Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— Бог мой, я даже не знаю, добрый господин, что мне делать, — сказал Куртен, — я так люблю хозяина, что готов ради него броситься в огонь; когда же он мне что-нибудь поручает, я стараюсь выполнить его распоряжение и заслужить его доверие, но переговорить я должен вовсе не с вами.
— Любезнейший, как вас зовут?
— Куртен, к вашим услугам.
— Из какого вы прихода?
— Из Ла-Ложери, конечно!
Метр Паскаль достал записную книжку и, полистав, окинул арендатора подозрительным взглядом.
— Вы мэр? — спросил он.
— Да, с тысяча восемьсот тридцатого года.
Заметив возрастающую холодность метра Паскаля, он добавил:
— Меня назначила мэром моя хозяйка, баронесса.
— Господин де ла Ложери просил передать что-то на словах особе, к которой вас послал?
— Да, у меня есть записка, но она не к ней.
— Я могу взглянуть?
— Конечно, в ней нет секрета, ибо она даже не запечатана.
И Куртен передал в руки метра Паскаля записку, врученную ему Мишелем для Берты, в которой Малыш Пьер просил ее прибыть в Нант.
— Как случилось, что эта записка все еще у вас? — спросил метр Паскаль. — Мне кажется, что она написана более суток назад.
— Всему свое время; по возвращении домой я тотчас передам записку в руки того, кому она адресована.
Не найдя имени Куртена в списке роялистов, метр Паскаль не спускал с него глаз, а Куртен решил снова прикинуться дурачком, как это ему уже однажды блестяще удалось с капитаном «Молодого Карла».
— Послушайте, милейший, — произнес Паскаль, — только я могу выслушать то, что вам поручено передать. Рассказывайте, если это вас устраивает, в противном случае возвращайтесь к своему хозяину и передайте, чтобы он сам сюда прибыл.
— Мой дорогой господин, я не могу этого сделать, — ответил Куртен, — мой хозяин приговорен к смертной казни, и мне вовсе не хочется, чтобы он появился в Нанте с риском для жизни, ибо ему лучше оставаться в наших краях. Я все скажу вам, а вы поступите по своему усмотрению; пусть мой хозяин выбранит меня, если я поступлю неправильно.
Такая простодушная преданность немного смягчила сердце метра Паскаля, который был явно встревожен первым ответом мэра Ла-Ложери.
— Говорите, любезнейший, а я уж постараюсь, чтобы ваш хозяин не бранился.
— Я все скажу. Господин Мишель поручил передать вам или скорее господину Малышу Пьеру — ведь так зовут господина, к которому он меня послал…
— Хорошо, — произнес с улыбкой метр Паскаль.
— Что он знает имя человека, отправившего корабль за несколько минут до того, как Малыш Пьер, мадемуазель Мари и он прибыли в условленное место.
— И кто же он?
— Некто по имени Жозеф Пико, работающий последнее время на конюшне в «Рассвете».
— Да, он действительно там работал и со вчерашнего утра исчез! — воскликнул метр Паскаль. — Продолжайте, милейший Куртен.
— Мой хозяин просил остерегаться этого Пико в городе и установить за ним слежку в Бокаже и на равнине. Это все.
— Хорошо, передайте господину де ла Ложери мою благодарность за ценные сведения. Они, смею вас заверить, попали по назначению.
— Бо́льшего я и не желаю, — ответил, вставая, Куртен.
Метр Паскаль попрощался с арендатором и проводил его до самого выхода на улицу, выказав тем самым такую любезную учтивость, какую он не проявил, как мог наблюдать Куртен, даже к самому метру Лорио.
Куртен был слишком хитер, чтобы его ввело в заблуждение такое с ним обращение, и он нисколько не удивился, когда, отойдя шагов на двадцать от дома метра Паскаля, услышал позади себя скрип открывшейся и тут же захлопнувшейся калитки. Ему не надо было оборачиваться, чтобы убедиться, что за ним шли следом, и он пошел вперед с видом человека, которому некуда спешить. Разинув рот, он останавливался у каждой витрины магазина и читал все вывески подряд, тщательно избегая всего, что могло подтвердить подозрения, которые возникли у метра Паскаля и которые он так и не смог до конца рассеять.
Такая прогулка была ему вовсе не в тягость, ибо прошедшее утро показалось ему особенно удачным и он уже представлял, что вот-вот сможет воспользоваться плодом упорных трудов.
В ту минуту, когда он подходил к гостинице «Колониальная», он увидел, как у ее входа метр Лорио разговаривал с каким-то незнакомцем.
Придав своему лицу удивленное выражение, метр Куртен направился к нотариусу и спросил, что привело его в Нант в самый что ни на есть небазарный день.
Затем он попросил метра Лорио отвезти его обратно в своем кабриолете, если для него найдется свободное место, и тот великодушно согласился, предупредив, что ему еще надо задержаться по делам в Нанте часа на четыре или пять, и посоветовал скоротать время в каком-нибудь кафе.
Для арендатора кафе было роскошью, которую он ни при каких обстоятельствах не мог себе позволить, тем более в тот день, когда он из суеверия отказался бы даже зайти в трактир; приняв набожный вид, он направился в церковь, где как раз читалась вечерняя проповедь для каноников, затем вернулся к гостинице, где у него была назначена встреча с метром Лорио; присев на тумбу под сенью двух тисов, стоявших в виде пирамид у входа в гостиницу, он задремал или сделал вид, что погрузился в безмятежную и спокойную дремоту, свойственную людям с чистой совестью.
Не прошло и двух часов, как появился нотариус; он заявил Куртену, что вынужден на какое-то время задержаться в Нанте и потому будет в Леже не раньше, чем часам к десяти вечера, что совсем не устраивало арендатора, ибо между семью и восемью часами вечера у него была назначена встреча в Сен-Фильбер-де-Гран-Льё с Гиацинтом — так назвал себя человек из Эгрефёя.
Заявив метру Лорио, что он вынужден отказаться от удовольствия проехаться вместе с ним, Куртен пошел пешком, так как солнце уже клонилось к закату, а мэру хотелось добраться до Сен-Фильбера до наступления темноты.
Еще сидя на тумбе, Куртен заметил своим недремлющим оком слугу-бретонца: тот наблюдал за ним, но виду не показал, когда арендатор направился на назначенную ему встречу; лакей проводил его за Луару, и ни разу мэр Ла-Ложери не оглянулся, что было бы вполне естественно, будь у него нечистая совесть; бретонцу ничего не оставалось, как вернуться домой и сказать своему хозяину, что тот напрасно заподозрил в нехорошем достойного крестьянина, предававшегося самым невинным развлечениям и святым молитвам, так что метр Паскаль изменил свое мнение и уже не винил Мишеля в том, что тот доверился столь преданному слуге.
XXII
ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР «ВЕЛИКИЙ СВЯТОЙ ЖАК»
