Николай Харин - ДАртаньян в Бастилии
– Как вы сказали?! О господине д'Артаньяне?!
Арамис прикусил язык.
– Имя не имеет значения, отец Мерсенн поймет, кого я имею в виду.
– Я ни в коем случае не хотел показаться нескромным, но…
– Что же?
– Я хотел сказать, что знаю дворянина, о котором идет речь.
– Вы знаете господина д'Артаньяна?
– Я видел его однажды на приеме у господина де Тревиля. Он отнесся ко мне любезно, и у меня составилось хорошее мнение об атом человеке.
– Если бы это оказалось не так, вас ожидали бы неприятности, шевалье де Роберваль, – сказал Арамис.
– Почему?
– Потому что господин д'Артаньян – мой лучший друг.
Молодой человек снова внимательно посмотрел на Арамиса и убедился, что тот вовсе не склонен шутить.
– Продолжайте, сударь, – только и сказал де Роберваль.
– Итак, вы известите отца Мерсенна о моем скором приезде в Париж и попросите его предупредить об этом господина де Тревиля. Возможно, преподобный отец поручит это сделать вам. Надеюсь, у господина де Тревиля найдутся три мушкетерских плаща и три комплекта одежды на то время, что я и мои друзья пробудем в Париже.
– Все будет передано господину де Тревилю.
– Кроме того, хотя это и излишне, следует предупредить господина де Тревиля, что никто из коронованных особ, будучи они бессильны защитить самых верных из своих слуг от его адского высокопреосвященства, знать ничего не должен.
– Я передам также и это.
– Да! Необходимо отыскать в Париже человека по имени Планше. Если не ошибаюсь, он – сержант копейщиков Пьемонтского полка.
– Допустим, его удалось разыскать. Что передать ему?
– То же самое, что и господину де Тревилю. Разумеется, без добавления относительно коронованных особ – до них Планше вряд ли доберется. Это все.
– Итак?
– Итак – в путь. И да поможет вам Бог. Я буду молиться за вас. Уверен, все это время отец Мерсенн делает то же.
– Что касается меня, – с улыбкой отвечал де Роберваль, – я призову на помощь логику и рассудок.
Глава четырнадцатая
Алхимия и политика
Расставшись с шевалье де Робервалем, Арамис направился на окраину города. Уже совсем стемнело, дул порывистый и холодный ветер, рвавший плащи редких прохожих, но бывший мушкетер, казалось, был рад такой погоде. Он шагал уверенно, но принимал меры предосторожности, не желая быть узнанным.
Добравшись до окраины, он немного покружил возле одного из мрачных и с виду запущенных домов и наконец, удостоверившись в отсутствии любопытных глаз, подошел к обшарпанной двери и тихонько постучал. Ему пришлось постоять на улице, прислушиваясь к завыванию ветра, покуда изнутри не донесся приглушенный ответный сигнал. После чего таинственная дверь отворилась, и Арамис исчез в темном доме.
Как только он вошел, ему была вручена свеча, вторую же понес, освещая ему путь, молчаливый горбун в черном. Они спустились по ступеням старинной каменной лестницы. Ступени были изъедены не только временем, но и кислотой, которая, очевидно, не раз расплескивалась на них. Лестница привела в подземелье с каменными сводами, служившее лабораторией алхимика.
Хозяин обменялся с Арамисом сдержанным приветствием. Подземелье освещалось значительно лучше, но свет невозможно было заметить с улицы. Горбун оставил свечу, слегка поклонился и ушел, видимо, он неплохо ориентировался в темноте.
Арамис скользнул взглядом по каменным стенам, освещенным красными дрожащими бликами. Скелеты летучих мышей на полках, связки сухих трав под закопченным потолком. Колбы, тигли, ступки с какими-то порошками и еще не растолченными кореньями…
– Досточтимый мессир, – произнес Арамис, – кажется, мне удалось определить еще один компонент.
– В таком случае вы удачливее меня, – неприветливо отозвался алхимик.
– Да, – продолжал Арамис, не обращая никакого внимания на холодность хозяина. – Думаю, в «Золотом эликсире императора Рудольфа», помимо Adonis vernalis, розовых лепестков и дурмана, который по-латыни надлежит называть «Datura stramonium», должен содержаться барбарис.
– Berberis vulgaris? – живо откликнулся собеседник.
Его угрюмость как ветром сдуло. – Проклятие! Я мог бы догадаться!
Арамис протестующе поднял руки:
– Это только мое предположение, мессир.
– Думаю, оно основательно. Попробуем!
С этими словами алхимик быстро подошел к сосуду, наполненному жидкостью темно-зеленого цвета.
– Настойку я приготовил еще вчера, – приговаривал он, доставая с полок коренья, ступки, плошки и разжигая огонь под решеткой. – А это новая эссенция.
Ловкие пальцы хозяина подземелья не прекращали движений. Арамис с полуулыбкой на тонких губах внимательно следил за ним.
– Угадайте, о чем я сейчас думаю, досточтимый мессир? – спросил воспитанник иезуитов.
– О том, что большинство компонентов нам все же пока неизвестны!
– Об этом я думаю постоянно. Но я сказал – «сейчас».
– Как же я могу знать? Вы – сама тайна!
– В меньшей степени, чем вы, мессир. Обладай я хоть половиной вашего опыта и знаний…
– Вы давно сделались бы епископом.
Арамис улыбнулся:
– Епископат – не предел возможного. Но я имел в виду совсем иную материю. Впрочем, я что-то говорлив не в меру, отец настоятель заставил бы меня трижды прочитать «Confiteor»[4].
– У вас хорошие новости?
– Нисколько. Просто меня развеселила одна мысль.
– Та самая, которую вы предложили отгадать мне?
– Вы угадали.
– Что же это за мысль?
– Это мимолетное видение костра, на котором святые отцы сжигают вас заодно со мной за наши ученые занятия.
– Чур вам! Что вы такое говорите! – замахал руками алхимик, разливая настойку. Жидкость зашипела, растекаясь по раскаленной решетке.
– Ваше положение будет лучше моего, – смеясь, продолжал Арамис. – Ведь нам, как колдунам, церковь может отказать в последнем напутствии; но я, будучи лицом духовным, смогу дать вам отпущение грехов, сам же останусь без утешения.
– Я из-за вас разлил половину, – проворчал алхимик. возвращаясь к своим снадобьям. – Мне нужны более точные весы.
– Весы я вам раздобуду, – пообещал Арамис. – В монастыре хватает подобного добра.
– Что, отцы-иезуиты тоже занимаются опытами? Признаться, вы меня удивили.
– Что же тут удивительного? Орден изучает тайны мироздания не хуже, а лучше иных мудрецов.
– Еще нужны лепестки фуксии, – бормотал хозяин, помешивая кипящее варево.
– Почему алхимия отводит этому растению такое почетное место, досточтимый мессир? – спросил Арамис, смотревший, как пламя лижет раскаленные прутья решетки.
Алхимик обернулся.
