Константин Сергиенко - Тетрадь в сафьяновом переплете
Местный городничий предложил нам остановиться на Монетном дворе, громадном полуразрушенном здании, которое крымский хан выстроил себе в надежде чеканить собственную монету из награбленного золота.
Мы расположились в длинном высоком зале среди разбитых станков и прессов, причем в одном конце устроили себе походные ложа, а в другом поставили коляску вместе с лошадьми. Граф Петр Иванович остался доволен таким необычным приютом. Он расхаживал среди опрокинутых машин, рассматривал их и удивлялся тому, что эти сложные устройства, привезенные из Англии и Германии, не заинтересовали городское начальство.
Но прежде чем продолжить феодосийское повествование, я должен сказать о море. Эта громада синей воды совершенно меня поразила. В особенности тем, что она все время меняла свой цвет. То пробежит по ней фиолетовая полоса, то образуется серебристое озеро, то вдруг все потемнеет до густого кубового тона. Так ветер прихотливо играл красками стихии.
Меня сразу потянуло сбежать вниз и броситься в ласковые воды, но Петр Иванович сказал, что вода еще холодна.
— Накупаемся, брат! — весело пообещал он. — Путь наш еще далек.
Но в Феодосии мы все-таки искупались, однако не в море, а в турецкой бане, которую Петр Иванович непременно хотел посетить. Эта баня, скажу вам, забавная штука. Если в русской отчаянно парятся, стегают друг друга вениками, вскрикивают от удовольствия, то в турецкой все совершается в виде чуть ли не священнодействия. Люди здесь ходят с благообразными лицами, завернувшись в белые или голубые ткани, а банщики с непроницаемым видом совершают множество загадочных действий. Разминают вам суставы, мнут ноги, неожиданно дергают за руки, взбираются на вашу спину и босыми ногами, не хуже чем ладонями, прощупывают каждое ребро. Затем натирают тело каким-то корнем, ополаскивают его то горячей, то холодной водой, а в заключение предлагают шербет и кофе. Если прибавить к этому, что помещение бани похоже скорей на мраморный дворец, то можно понять, какое значение придают на Востоке подобным купаниям. В банях тут проводят по нескольку часов и выходят оттуда с просветленным видом.
Что касается нас с Петром Ивановичем, то вся эта банная церемония вызвала чувство, схожее с тем, когда вы отведаете экзотическое незнакомое блюдо. К такому блюду надо еще привыкнуть и разобраться, понравилось оно тебе или нет.
После бани тянет ко сну. Петр Иванович развалился на кошме и принялся размышлять:
— Все нити тянутся к госпоже Черногорской, это мне ясно. Неужто она и вправду принцесса или, по крайней мере, выдает себя за такую? А что связывает ее с самозванцем из Черногории? Если держаться простейшей логики, то она дочь черногорского самозванца или, в свою очередь, самозванка. Как полагаешь, Митя, похожа наша неожиданная знакомка на простую авантюристку?
— Но ведь она и не объявляет себя принцессой! — воскликнул я. — Вы сами считали, что это совпаденье имен.
— Считал, — задумчиво произнес Осоргин. — Но отчего же сыр-бор? За ней гоняются злоумышленники, путают в дело посторонних людей вроде нас. Нет, все это очень меня забавляет. Хотел бы я вновь увидать госпожу Черногорскую.
— Леди Кенти поехала к ней в Судак, — заметил я рассудительно, — и наша дорога в те же места.
— М-да… — пробормотал Осоргин.
Тут в Монетный двор с другого конца с грохотом вкатила коляска, а из нее выпрыгнул человек, оказавшийся нашим знакомцем. Это был народный умелец Митрофан Артамонов, к которому мы заезжали на речку Иртыц. Он был так же весел и расторопен, как прежде.
— А, господин граф! — закричал он. — Наше почтенье! Я как знал, что вас снова увижу!
— Что ж ты, приехал свою паровую машину ладить? — спросил Осоргин.
— А чего не наладить? — смешливо отвечал Артамонов. — Да тут прочих машин немало, надо бы ими вначале заняться.
Я уже говорил, что по всему Монетному двору в беспорядке валялись железные громадины. Это были прессы и хитроумные приспособления для чеканки монет, поставленные прежним властителем. Петр Иванович в первый же день дивился заброшенному хозяйству, рассматривал механизмы, но нашел, что они уже непригодны к употреблению.
Теперь рассматривать принялся Артамонов. Глаз, судя по всему, у него был острый. Он вдруг подскакивал, приседал, трогал что-то и отпрыгивал с радостным криком.
— Да что тебе эти машины? — спросил Осоргин. — Неужто хочешь что-то наладить?
— А то! — восклицал Артамонов.
— Да кто же тебя послал, или сам по себе?
— Теперь я на службе, — отвечал Артамонов.
— То дело, — сказал Осоргин, — значит, оценили тебя?
— Да ежели меня не ценить, то кого другого? — важно сказал Артамонов.
— Что же ты хочешь произвести из этой груды железа? — спросил Осоргин.
— Да самое то, к чему дадено, — ответил умелец.
— Да это же прессы, — пояснил Осоргин, — по-нашему сиречь плющильная механизма для чеканки монет.
— Ну и чеканить будем, — сказал Артамонов.
— Что ж, губернатор собрался чеканить свою монету? — спросил Осоргин.
— Ну, губернатор не губернатор… — И Артамонов, насвистывая, пошел вдоль разбросанных приспособлений.
Внезапно он остановился и снова вернулся к нам. Постоял, почесал растрепанную бороду и раздумчиво проговорил:
— А что, господин граф, машины-то совсем никудышные.
— Английские машины, — ответил Осоргин. — Ухода за ними нет, ржавеют.
— А намедни видал я, как турок тут приходил да бил их кувалдой, — проговорил Артамонов.
— Совсем никуда, — согласился граф.
— Да ежели вот так бить чем попало, что станет с машиной?
— У нас обыкновенное дело.
— Да можно ли это терпеть? — Артамонов повысил голос. — Машина хорошая пропадает!
— Понимаю тебя, понимаю, — устало сказал Осоргин.
— Взять бы того турка, да головой об стену! И наши, нечего сказать, хороши, болты отворачивают — и в ранец. Я говорю одному, зачем тебе болт, человек ты неумный. А он — пригодится в хозяйстве! Так и будет таскать всю войну, а потом бросит… — Артамонов замолк.
— Так у кого ж ты на службе? — спросил Осоргин.
— Машина тонкая вещь, — пробормотал Артамонов. — Вот вы, господин граф, за границей бывали, нешто ломают у них машины?
— Что говорить! — несколько раздражаясь, ответил Осоргин. Разговор этот как будто стал ему надоедать.
— А вот взять бы такую машину, наладить, в дело пустить! — воскликнул Артамонов.
— Вот и возьми! — сказал граф.
— Так вы согласны?
— С чем?
— Что ежели я эту машину, допустим, возьму?
— Мне-то какое дело? — Граф удивленно взглянул на Артамонова.
