Жаклин Монсиньи - Божественная Зефирина
Выпив бульона из цесарки, что подала ей на кухне Пелажи, Зефирина решила спуститься в парк. На маленькой каменной лестнице она наткнулась на служанку с лицом, изуродованным либо болезнью, либо сожженным при пожаре.
– Как вас зовут? – спросила Зефирина, с трудом пытаясь скрыть свое отвращение.
Девушка бросила на нее лишенный всякого выражения взгляд, потом отвернулась, ничего не ответив.
– Я ее не знаю. Кто это? – прошептала Зефирина.
Пелажи пожала плечами:
– Беатриса… несчастная немая… служанка госпожи маркизы. О, она не злая, только немного странная, бедняжка. Одна госпожа маркиза ее понимает и может с ней объясняться. Ты не должна об этом думать, мое сокровище!
Затем, внезапно сменив тему разговора, Пелажи ласково погладила атласную щечку своей обожаемой девочки.
– Я так рада, Зефи, что ты вернулась. Единственное, что требуется теперь, так это подумать о твоем будущем. Я бы так хотела, чтобы ты вышла замуж и удачно вышла за…
Зефирина расхохоталась, заставив умолкнуть Пелажи:
– Замуж! Но у меня еще есть время, Пела!
Приподняв изящным движением подол своих юбок и открыв тонкие сапожки, Зефирина весело спустилась по черной лестнице.
– Боже, защити ее! – прошептала Пелажи, провожая взглядом свое любимое дитя.
Зефирина бегом пересекла общий двор, где находились службы поместья. Она как ураган ворвалась на конюшню.
– Бастьен… Бастьен, где ты?
В ответ на этот призыв высокий парень, обтиравший соломенным жгутом гнедого коня в стойле, поднял курчавую голову, увенчанную тиковым колпаком.
– Бастьен! – повторила Зефирина. – Ты меня узнаешь, надеюсь?
Бастьен небрежной походкой приблизился к девушке, стоявшей в проходе.
– Конечно, мадемуазель. Счастлив вас видеть снова.
Держа колпак в руке, он склонился перед Зефириной без всякого раболепства.
– Но, Бастьен, я не ошибаюсь? Это и вправду ты? – воскликнула Зефирина, ошеломленная холодностью этой встречи.
Избалованная девушка думала, что найдет прежнего маленького товарища по играм, бывшего для нее «козлом отпущения». Сразу узнав это энергичное лицо, озаренное синими глазами, Зефирина, однако, почти оробела, глядя на Бастьена снизу вверх. Теперь он превосходил ее ростом на целую голову. Широкоплечий, в рабочей блузе из рыжей мешковины, слегка раздвинув ноги в штанах с гульфиком, Бастьен был одет, как все крестьяне; Зефирина видела в полях их всегда согбенные спины; однако природная гордость делала юношу каким-то иным, более волевым и гордым, чем простые крестьяне.
– Да, мадемуазель, ошибки нет, это в самом деле я!
Говоря это, Бастьен смотрел на Зефирину с вежливой улыбкой, и никакое чувство не отражалось на его лице.
– Так что же, мы поцелуемся?
С этими словами Зефирина с очаровательной непосредственностью бросилась на шею другу детства. Прежде чем он успел помешать ей, она звучно расцеловала его в обе щеки.
– А знаешь, ты изменился, Бастьен! – сказала Зефирина.
– Вы тоже, мадемуазель!
Бастьен отступал, его щеки внезапно вспыхнули.
– По твоему виду не скажешь, будто ты доволен, что видишь меня вновь! – с упреком сказала Зефирина.
– Вы ошибаетесь, мадемуазель. Я очень рад. Надеюсь, ваше возвращение в замок принесет вам много счастья. Чем я могу вам сейчас служить? Не хотите ли, чтобы я оседлал для вас Красавчика?
– Что с тобой такое? – вскричала Зефирина. – Прекрати называть меня мадемуазель. Да, я хочу поехать прогуляться… Оседлай и себе коня, мы вместе поскачем галопом в имение Поссонньер.
– Сожалею, мадемуазель, у меня есть работа, это невозможно.
Бастьен вновь взял соломенный жгут, чтобы обтирать гнедого коня.
Зефирина топнула ножкой:
– Черт бы побрал твою работу! Я сейчас же поговорю об этом с папой.
Зефирина направилась к дому. В два прыжка Бастьен догнал ее и схватил за руку:
– Простите меня, мадемуазель, будет лучше, если вы не станете ни о чем просить. Госпожа маркиза дала распоряжение… Мы уже не дети… Оставайтесь на своем месте, и все будет хорошо… Крепостной есть крепостной, а господская дочка…
– Папа, я хотела бы, чтобы вы освободили Бастьена от крепостной зависимости!
– Какая любопытная идея, дитя мое! – раздался мелодичный голос доньи Гермины.
Зефирина влетела как вихрь в «низкий зал» своего отца – нечто вроде охотничьего кабинета, в котором по стенам были развешаны оленьи рога, поводки, шляпы и оружие. Она вздрогнула, заметив мачеху, укрытую высокой спинкой кресла. Роже де Багатель отложил в сторону аркебузу, которую чистил.
– Ваша мать права, Зефи! Что это за каприз?
– Папа, я против всякого рабства.
– Какие громкие слова, дитя мое! – вздохнула донья Гермина.
– Ваша мать права, Зефи…
Почти потеряв надежду, Зефирина повернулась спиной к мачехе, чтобы обратиться только к Роже.
– Послушайте, папа, брат Франсуа в монастыре объяснял нам, что рабство безнравственно. Я знаю, что он прав.
– Безнравственно! – воскликнул Роже де Багатель.
– Именно так, папа. Человек создан для того, чтобы быть свободным и…
– Тсс, тише! Моя дорогая, будьте осторожны! Это еретические идеи! Не так ли, друг мой?
Говоря так, донья Гермина выпрямилась. Она, казалось, была искренне огорчена словами своей падчерицы.
«Еретичка, схизматичка, каталептичка…» Слова из сна громко зазвучали и потрясли Зефирину. Она на короткое мгновение замерла, внимательно разглядывая донью Термину. Чувствуя на себе взгляд этих зеленых глаз, маркиза отвернулась, тогда как Роже де Багатель заговорил в своей черед:
– Ну да, Зефирина, ваша мать права, у вас опасные мысли, дорогая… это лютеранские идеи… Итак, они достигли вас, даже в вашем монастыре, хотя вы не отдаете себе в этом отчета. В крепостной зависимости нет ничего безнравственного, напротив, жаль, что в семьях сервов становится все меньше детей. Бастьену очень хорошо, он счастлив и доволен своей участью… У него есть крыша над головой, он накормлен, одет, чего еще можно желать? Деревенский кюре даже научил его читать и писать!
– Но, папа, Бастьен не свободен! – воскликнула Зефирина.
– Это как посмотреть! – прошептала донья Гермина, поднимаясь и шурша платьем.
– Ваша мать права, Зефи. Многие из наших вольных крестьян были бы рады вновь стать простыми сервами. Мы ответственны за их участь. У этих мужланов всегда есть работа, пища, крыша и очаг; они не должны платить ни подать, ни налог на соль; у них нет никаких забот. Что же они должны взамен? Работать, повиноваться, жить на наших землях… Что они будут делать в другом месте, Зефи, я вас спрашиваю? Нет, ваша мать права…
Выйдя из «охотничьего кабинета», Зефирина прикинула, что отец, должно быть, по меньшей мере, десять раз, сказал: «Ваша мать права».
