Уилбур Смит - И плачут ангелы
— Не двигайтесь. Это опасно, — настойчиво прошептала она.
Ганданг сел на место и замер.
Из темных глубин пещеры на покрытый песком пол выползло похожее на рака существо и двинулось к месту, где сидела Умлимо. Отблески костра засверкали на гладком панцире создания, когда оно принялось карабкаться на жирную белесую тушу. Вцепившись паучьими лапками в жесткие белые завитки лобковых волос, существо помедлило, поднимая и опуская длинный, разделенный на сегменты хвост, потом поползло по толстым складкам на животе и свесилось с обвисшей груди, точно ядовитый фрукт с ветки. Продолжая свой путь наверх, оно вскарабкалось на плечи, оказавшись у самого уха колдуньи.
Умлимо как ни в чем не бывало потягивала наркотический дым из трубки, глядя на вождей невидящими красноватыми глазами. Огромный глянцевый скорпион прополз по ее виску и добрался до середины покрытого струпьями лба. Там он свесился головой вниз, изогнув кверху хвост длиной с палец.
Умлимо забормотала на неизвестном языке, слюна вспенилась на ярко-розовых губах. В ответ на странное бормотание скорпион принялся сгибать и разгибать хвост, и на кончике красного жала выступила прозрачная капля яда, сверкавшая, словно бриллиант, в полумраке пещеры.
Умлимо вновь забормотала нечто непонятное хриплым напряженным голосом.
— Что она говорит? — прошептал Базо, повернувшись к Танасе. — На каком языке?
— На тайном языке посвященных, — тихонько объяснила Танасе. — Она приглашает духов войти в ее тело.
Медленно протянув руку, Умлимо сняла со лба скорпиона, зажав голову и тело в ладони — длинный хвост яростно бил из стороны в сторону. Она поднесла ядовитую гадину к груди, и жало глубоко воткнулось в уродливую розовую плоть. Умлимо словно бы и не заметила укуса. Скорпион вновь и вновь вонзал жало, оставляя на мягкой груди крохотные красные точки.
— Она же умрет! — ахнул Базо.
— Не вмешивайся! — прошипела Танасе. — Умлимо не простая женщина. Яд не повредит ей, а всего лишь откроет ее душу духам.
Умлимо оторвала скорпиона от груди и бросила в пламя: тот скорчился и обуглился. Умлимо вдруг дико закричала.
— Духи входят, — прошептала Танасе.
Рот Умлимо раскрылся, на подбородок поползли струйки слюны и раздались три или четыре разных голоса одновременно — мужских, женских, звериных. Они перекрикивали друг друга, пока один не поднялся над остальными, заглушив их. Говорил мужчина на загадочном языке, даже интонация и ударение звучали совершенно чуждо, но Танасе легко перевела его слова:
— Когда полуденное солнце потемнеет от крыльев, когда весной у деревьев облетят листья, тогда, воины матабеле, наточите лезвия ассегаев.
Индуны кивнули: это пророчество они уже слышали, хотя так и не смогли разгадать его смысл. Умлимо часто повторялась, и ее предсказания всегда были туманны. Именно эти слова пророчицы Базо и Танасе разнесли по всему Матабелеленду в своих странствиях от крааля к краалю.
Толстая прорицательница с пыхтением замахала руками, будто сражаясь с невидимым противником. Красноватые глаза вращались в орбитах независимо друг от друга, придавая ей жуткий вид. Умлимо прищурилась и заскрежетала зубами, точно собака, грызущая кость.
Девочка-колдунья тихонько поднялась со своего места между горшками и, склонившись над Умлимо, бросила ей в лицо щепотку вонючего красного порошка. Конвульсии стихли, крепко сжатые челюсти раскрылись — раздался новый голос, почти не похожий на человеческий. Он говорил гортанно, невнятно, на том же самом странном диалекте. Танасе напряженно склонилась вперед, ловя каждое слово.
— Когда быки лягут на землю, уткнувшись мордами в хвосты, и не смогут подняться, тогда соберитесь с духом, воины матабеле, и будьте готовы выступить, — перевела она для вождей.
Второе пророчество слегка отличалось оттого, которое вожди слышали раньше. Индуны задумались, осмысливая слова Умлимо. Прорицательница вдруг упала ничком и вяло забилась, как бесхребетная медуза. Постепенно конвульсии стихли. Колдунья лежала неподвижно, как мертвая.
Ганданг собрался встать, но Танасе предостерегающе прошипела, и он сел на место. Все ждали. В пещере слышалось только потрескивание веток в костре и шорох крыльев летучих мышей высоко под сводчатым потолком.
Прорицательницу вновь затрясло, спина изогнулась дугой, показалось уродливое лицо. На этот раз раздался звонкий детский голос, говоривший на языке матабеле, и перевода не потребовалось.
— Когда великий крест поглотит безрогий скот, пусть разразится буря.
Голова Умлимо безвольно упала, и девочка-колдунья накрыла свою повелительницу пушистой накидкой из шкур шакалов.
— Теперь все, — сказала Танасе. — Больше пророчеств не будет.
Четверо вождей, облегченно вздохнув, поднялись и с опаской пошли обратно по мрачному проходу через пещеры. Завидев впереди солнечный свет, они ускорили шаг и вылетели наружу, стыдливо отводя глаза, смущенные своей непристойной поспешностью.
В тот вечер, сидя под навесом в долине Умлимо, Сомабула повторил предсказания пророчицы собравшимся вождям. Индуны кивнули, услышав две знакомые загадки, над которыми безуспешно ломали голову не первый день. «Слова Умлимо станут понятны, когда время придет, — так было всегда», — решили вожди.
Потом Сомабула повторил третье пророчество — новую загадку: «Когда великий крест поглотит безрогий скот, пусть разразится буря».
Индуны принялись обсуждать скрытый смысл предсказания, нюхая табак и передавая из рук в руки кувшины с пивом. После того как все высказались, Сомабула посмотрел на Танасе, которая сидела в стороне, прикрыв сына кожаной накидкой от ночного холода.
— Что означает третье пророчество? — спросил главный вождь.
— Самой Умлимо это неведомо, — ответила Танасе. — Мне лишь известно, что когда наши предки впервые увидели белых всадников, то приняли лошадей за безрогий скот.
— Дело в лошадях? — задумчиво спросил Ганданг.
— Возможно, — согласилась Танасе. — Однако каждое слово Умлимо может иметь столько смыслов, сколько крокодилов в реке Лимпопо.
— А крест? О каком великом кресте говорит пророчество? — спросил Базо.
— Это знак трехголового бога белых, — пояснил Ганданг. — Моя старшая жена Джуба, Маленькая Голубка, носит его на шее. Миссионерка в Ками окропила ей голову водой и потом дала крест.
— Разве может бог белых поглотить их лошадей? — усомнился Бабиаан. — Он ведь должен белых защищать, а не уничтожать.
Дискуссия продолжалась, костер догорал, а над долиной неторопливо поворачивался огромный небесный купол, усыпанный сияющими звездами.
