Виктор Егоров - Конец – молчание
Но газета опять поспешила: девятого декабря Врангель отправил Деникину паническую телеграмму:
«Вот она, горькая правда. Армия как боевая сила перестала существовать».
Генерал Деникин, в свою очередь, не стал больше испытывать судьбу и, бросив остатки своей армии, покинул родину на французском военном корабле.
И еще один белый военачальник – адмирал Колчак, – который тоже собирался на Москву, в конце девятнадцатого вынужден был спешно оставить Омск, свою временную «столицу», и удрать на восток.
В эти трудные для союзников дни, когда все их планы рушились, в Баку, охваченном забастовкой, вновь неожиданно объявился Шелбурн и назначил приунывшему Кесслеру свидание в том же Черном городе.
– Мы опять рассчитываем на вашу помощь, Максим Фридрихович! – приступил майор к главной теме разговора после расспросов о жизни и о семье. – Не исключено, что нам снова придется уйти, поэтому хотелось бы обеспечить надежную связь с некоторыми местными друзьями. Мы уже кое-что предприняли: не так, как в прошлый раз. Но требуется организовать еще запасную линию. Хотелось бы, чтобы именно вы взяли ее на себя.
Идя к Шелбурну, Максим Фридрихович твердо решил отказаться от дальнейшего сотрудничества с англичанами: платным агентом он быть не хочет, а идейных побуждений для такой работы у него нет. Но, уловив, как всегда, настроение собеседника, майор, будто невзначай, заметил:
– Я к вам не обратился бы, дорогой Кесслер! Но тот, кто нам обычно помогал, что-то закапризничал. Пришлось вывезти его в Персию. Там мы будем судить этого человека как дезертира. Я, кажется, отвлекся… Итак, роль ваша будет чисто посредническая: получать от местных политических деятелей информацию для нас и передавать им ответы. Если у наших друзей возникнут какие-либо срочные вопросы, надо им дать совет, сообразно нашим интересам. А вообще-то тревожить вас будут редко! Первый, кто с вами, очевидно, свяжется, это адвокат Красовский. Он вам предварительно позвонит…
И тут Кесслер понял, что ему не вырваться из этого порочного круга. Ну, откажется он сейчас от выполнения задания… Так его украдут ночью, как того человека, что «закапризничал»! И семья останется без кормильца. К тому же, он уже выполнял задания Шелбурна. Поэтому «Интеллидженс сервис» с полным правом может считать его своим человеком.
Поговорив немного о положении на фронтах, Шелбурн улыбнулся одной из своих самых приветливых улыбок, дружески похлопал Максима Фридриховича по плечу и энергично зашагал к конке.
Дождавшись, пока майор уедет, Максим Фридрихович тоже пошел к остановке старческой разбитой походкой: ноги совсем не слушались, во рту было сухо, как в самые жаркие тегеранские дни, когда спасал только дуг…
Какое-то время все было спокойно. Относительно, конечно, ибо Кесслер жил как на вулкане! Но никто его пока не тревожил. А весной двадцатого года бакинский пролетариат с помощью частей Красной армии сверг националистический режим и восстановил советскую власть.
Когда Максим Фридрихович, затаившийся на время дома и ожидавший, честно говоря, еще большей, чем при прежнем режиме или при турках, вакханалии, обнаружил в городе полнейший порядок и давно не виданное спокойствие, то снова пошел на телеграф.
Там царило оживление: требовалась беспрерывная и бесперебойная связь с Москвой и другими крупными городами. А аппаратура нуждалась в ремонте. Кесслер, стосковавшийся по делу, весь ушел в любимую работу. Она настолько его поглотила, настолько была знакома и желанна, что уже не оставалось времени думать о малоприятном прошлом и довольно туманном будущем.
И вдруг как гром средь ясного неба – вызов в ЧК на регистрацию бывших офицеров царской армии. Кесслер понял, что наступил конец: произошло именно то, чего он боялся и о чем предостерегал жену. Но Ольга отнеслась к этому факту на редкость спокойно.
– Когда ты пойдешь? – только и спросила будничным голосом.
– Никогда!
Ольга удивленно подняла брови.
– Я не понимаю тебя.
– Hу а то, что это ловушка, ты понимаешь? – Максим Фридрихович впервые говорил с женой таким тоном. – Выявят всех – и в каталажку! Или ты считаешь, что нас вызывают, чтобы увеличить хлебный паек?
– Ты стал в последнее время страшно мнительным. – Ольга опустила глаза, чтобы не было видно навернувшихся слез. Потом, подавив обиду, подошла к мужу и обняла. – Нельзя так, Максим! Мы здесь уже больше двух лет, живем сносно, несмотря на все события. Другим гораздо хуже, ты же знаешь! Ну а новая власть – значит, новые порядки. Ведешь ты себя мирно, чего ж бояться?
– Нет, Оля, я не пойду. Пусть лучше за мной приходят…
– Страшно глупо! Именно этим ты вызовешь всяческие подозрения!
Они еще долго спорили. Но в конце концов Ольга убедила Максима Фридриховича явиться в ЧК. Он шел туда, мысленно прощаясь с изумительно красивым в этот поздний апрельский день городом. Где-то в душе он даже радовался тому, что сейчас должно случиться: наконец-то кончатся его мучения, связанные с Шелбурном!
Вернулся Кесслер домой растерянным и виноватым.
– Ты оказалась права: записали все данные и отпустили с богом. Говорят – идите и спокойно работайте.
Ольга в изнеможении опустилась на стул. И только тут Максим Фридрихович понял, как далось ей это ожидание! Он был в ЧК долго: очередь оказалась немалой, да и интересовались каждым весьма подробно! Вот и вышло не меньше трех часов.
Кесслер, подумав, благо на это было время, не рассказал комиссии о том, что служил в разведке. Ну а о Шелбурне – тем более. Назвал основные вехи своей биографии. Все это, кажется, ничуть не насторожило чекистов. На этот раз вроде обошлось… Что-то будет дальше?
Минуло несколько месяцев. Однажды вечером, когда Максим Фридрихович шел после работы домой, кто-то осторожно взял его за локоть.
– Товарищ Кесслер? Я – Красовский. Вам что-нибудь говорит такая фамилия?
У Максима Фридриховича потемнело в глазах. Если на свидание с Шелбурном он шел в какой-то мере подготовленным, то сегодняшняя встреча была как выстрел из-за угла…
Перед Кеселером стоял плотный высокий человек в светлом, идеально сшитом костюме и безупречно белой рубашке с черной бабочкой. Он опирался на массивную трость, украшенную замысловатым серебряным набалдашником, и бесцеремонно разглядывал Кесслера сквозь стекла пенсне, золотая цепочка которого покачивалась ритмично и многозначительно.
«Довольно наглый господин! – пронеслось в голове Максима Фридриховича. – Как же он меня узнал, ведь мы никогда не встречались? Значит, посмотрел издали, запомнил…»
