Виктор Егоров - Конец – молчание
Примерно, через два месяца, в январе восемнадцатого года, Кесслеры, погрузив свой скарб в любезно предоставленный майором «мерседес-бенц», покидали Тегеран через желто-голубые Казвинские ворота.
Позади остался бирюзовый купол мечети Сапех-Салара, царствующей над городом. Исчезли в утренней дымке стройные стебли минаретов, с которых неутомимые муэдзины напоминают правоверным об очередной молитве. Пропали из вида трудолюбивые уличные писцы, устраивающиеся чуть ли не с рассвета со своими переносными столиками возле контор и банков в ожидании неграмотных клиентов. Не встречались женщины, укутанные с ног до головы в черное и семенящие из-за того, что шаровары у щиколоток связаны шнурками, дабы ровнее и изящнее была походка. Не слышен был бурлящий от восхода до заката крупнейший в Персии базар, где все по-каджарски, точь-в-точь как в Москве, акают – центр общественного мнения, про который даже государственные деятели говорят: «Базар одобряет… Базар не одобряет… Базар волнуется…»
Лишь долго был виден искрящийся и переливающийся в лучах раннего солнца давно погасший вулкан Демавенд. У его подножья и раскинулась приземистая, в основном глиняная, столица, лишь кое-где «проросшая» минаретами. На самой вершине Демавенда, достигающей пяти с половиной тысяч метров, живет, по преданию, птица Симорг.
Впереди Кесслеров ждали расположенный квадратными террасами Казвин, славящийся своим виноградом без косточек и фисташками, поджаренными то с солью, то в лимонном соке; Решт – один из немногих городов, не окруженных стеной, знаменитый своим шелком; маленький Энзели, известный не столько единственной достопримечательностью – восьмиугольной розовой башней, дворцом шаха, – сколько тем, что на правом берегу лимана раскинулся порт: ворота в Северный Иран.
На всем протяжении пути между Казвином и Рештом, как всегда от полудня до заката, дули такие ветры, что почти ничего не было видно, и помощник Шелбурна, сидевший за рулем, все время ругался по-персидски…
Затем – коротенькое путешествие на киржиме, плоскодонной лодке, до парохода, плывущего в Баку… И вот Кесслеры уже с палубы смотрят на утопающий в зелени городок, на гудящий, словно улей, порт, где без конца слышатся крики грузчиков – хаммалов: «Берегись!», «Прочь!». И более тихое, когда хаммалы довольны оплатой труда: «Да будет с вами Бог!» Кесслерам такое напутствие казалось крайне необходимым.
Какова же была их радость, когда в Баку им весьма быстро удалось устроиться и с жильем, и с работой: приютил семью в своем доме Георгий Федорович Викторов, еще недавно служивший в Тегеране в русском учетно-ссудном банке. Он же помог Максиму Фридриховичу, обладавшему поистине золотыми руками и всю жизнь тянувшемуся к технике, поступить мастером на телеграф.
Немного осмотревшись, Кесслер с головой окунулся в работу, Ольга – в налаживание быта на новом месте.
А в то же самое время английская экспедиционная группа генерала Денстервилля, прибывшая в Иран, сделала попытку оккупировать Закавказье. Генералу удалось дойти до Решта и Энзели. Но, встретив в Энзели сопротивление местного совета и дженгелийцев, он вынужден был отступить.
В конце апреля в Баку был образован Бакинский Совнарком во главе со Степаном Шаумяном, который издал декреты о национализации нефтяной промышленности, банков, Каспийского торгового флота, беко-ханских земель, о введении восьмичасового рабочего дня.
Войска генерала Денстервилля, получив подкрепление, снова двинулись в Гилян, захватили Решт, а потом Энзели. Советы были разгромлены. Дорога на Баку – открыта.
В июле полковник Бичерахов, командовавший отрядом северо-кавказских казаков, который насчитывал полторы тысячи человек и входил в корпус генерала Баратова, предложил бакинскому Совнаркому свои услуги для организации отпора турецким войскам, двинувшимся к Баку: султанская Турция откровенно нарушила свои обязательства по Брест-Литовскому договору. Энвер-паша, командовавший Кавказским фронтом, один из вожаков младотурок – националистической партии «Единение и прогресс», придерживавшейся реакционной, пантюркистской политики, которая проповедовала объединение под властью Турции всех тюркоязычных народов, а также Иранского Азербайджана, Закавказья, Дагестана и Средней Азии, – повел, поддерживаемый немцами, свои войска на Закавказье. Но Бичерахов, чье предложение было охотно принято и который какое-то время сдерживал турок, вдруг предательски отвел свои войска к Дагестану и оголил фронт.
«Центрокаспий» – орган, созданный в Баку эсерами и меньшевиками, – отвергнув предложение большевиков об организации обороны, тут же послал в Энзели пароходы, приглашая англичан вступить в город. Четвертого августа восемнадцатого года те оккупировали Баку.
Максим Фридрихович с замиранием сердца ожидал появления Шелбурна. Но шло время, майор не давал о себе знать. А когда Кесслер уже решил, что интуиция и опыт обманули его, в служебном кабинете Максима Фридриховича раздался телефонный звонок, и знакомый голос назначил ему свидание в Черном городе.
Кесслер, словно на заклание, шел после работы к конке. Задумавшись, он чуть не сбил лотошника, степенно шествующего с тазом на голове и выкрикивающего гортанно: «Ляб-ляби! Ляб-ляби!», рекламируя любимое лакомство местной детворы – смесь жареного гороха с изюмом. Забыв надеть пылезащитные очки-консервы, Максим Фридрихович то и дело протирал запорошенные пылью глаза и однажды чуть было не опрокинул железную печурку, в которой прямо на улице жарились каштаны.
Сев в переполненную конку, радуясь долгим остановкам, и даже раздражающей раньше задержке на подъеме, где к трем лошадям присоединяли четвертую, которую держал наготове специальный человек, Кесслер лихорадочно прикидывал в уме, зачем он мог понадобиться Шелбурну.
Майор уже ждал Кесслера на условленном месте. Он был в узком пиджаке и модных брюках «бутылочкой». На голове красовалось канотье. Типичный инженер или конторский служащий, благо вокруг – сплошные нефтеперегонные заводы!
– Не ожидали? – Шелбурн взял Максима Фридриховича под руку и увлек в тень маленькой лавочки, около которой не было видно покупателей.
– Буду краток, Максим Фридрихович: времени нет, турки рядом, и мы завтра-послезавтра покидаем город. Помня о той услуге, которую вы оказали Англии, передав нам Ашрафи – кстати, именно он уговорил дженгелийцев прекратить сопротивление и практически создал для наших войск возможность занять Гилян, – хочу попросить вас еще об одном одолжении…
Заметив протестующий жест Кесслера, Шелбурн опередил его возражения:
