Сумрачная дама - Морелли Лаура

– Шедевр, – сказал председатель совета директоров, осторожно разглядывая факсимиле картины Рафаэля Санти. – Я вижу, что семья Чарторыйских имела впечатляющее стремление к коллекционированию итальянских картин.

– Безусловно. – Эдит тоже была поражена, когда узнала, сколько сокровищ хранилось взаперти в замках, монастырях, музеях и частных домах в восточных землях. За границей с Польшей находились огромные, пополняемые веками семейные коллекции. Коллекция семьи князя Чарторыйского также была одной из таких скрытых сокровищниц неизмеримой ценности.

И вот теперь Эдит начала понимать, для чего она столько часов, дней и недель провела в архивах и книгохранилищах музея. Ей поручили составить для совета директоров этот обзор работ польских коллекционеров. Странно, что это раньше не было очевидно. Кто-то хотел заполучить эти картины. Кто и почему?

– И вот последняя, – сказала она, доставая из стопки копий картин коллекции Чарторыйских последний лист.

– Ее-то мы и ждали, – сказал герр директор Бюхнер, и его брови поползли к редким темным волосам, зачесанным от высокого лба к затылку.

– Да, – сказала Эдит. – Примерно в 1800 году, тогда же, когда Адам Ежи Чарторыйский купил у итальянской семьи «Портрет молодого человека», он же купил «Даму с горностаем» Леонардо да Винчи. Из Италии он отвез эти работы в свою семейную коллекцию в восточной Польше.

– И она до сих пор там? – спросил куратор по древностям, держа ручку в воздухе, будто сигарету. Это была его привычка со времен до недавнего запрета на курение в правительственных зданиях. Всего несколько месяцев назад, подумала Эдит, эта комната была бы вся в дыму.

– Нет, – сказала Эдит, радуясь, что перед встречей перечитала свои заметки. – Портрет «Дама с горностаем» за последние сто лет часто переезжал. Во время польского восстания 1830-х годов семья отвезла его на хранение в Дрезден. Потом они вернули ее в Польшу, но там было по-прежнему неспокойно, поэтому картины перевезли в тайник в семейном дворце в Пелькине. Потом стало спокойнее, и семья направила его в частные апартаменты в Париже; это было где-то около 1840-х.

– А потом картина вернулась в Польшу?

– Да, со временем, – ответила Эдит. – Семья перевезла ее в Польшу в 1880-х. После этого ее, с большим шумом, выставили на обозрение. Именно тогда большинство людей узнало об этой картине, тогда ее начали изучать историки искусства. Несколько экспертов сразу опознали ее как работу руки да Винчи, и люди стали рассуждать о личности модели. Так и вышло, что теперь с нее так много, – Эдит жестом показала на стопку листов, – списков и репродукций.

– И кто же она? – спросил Бюхнер, постукивая толстыми пальцами по столешнице.

– Общепринятое мнение – что это была фаворитка герцога Миланского, девушка по имени Чечилия Галлерани, из сиенской семьи. Когда Людовико Сфорца заказал у да Винчи ее портрет, ей было, скорее всего, около шестнадцати лет. – Эдит наблюдала, как факсимиле картины снова пошло по рукам вокруг стола. Мужчины погрузились в изучение черт девушки, ее живого выражения лица и белого пушистого создания у нее на руках.

– Во время Великой войны эта картина вновь оказалась в Германии, – продолжила Эдит. – Она для безопасности содержалась в Gemäldegalerie [4] в Дрездене, но в конце концов вернулась в Краков.

– Именно так, – сказал герр директор Бюхнер, отдавая Эдит факсимиле. Она вернула его в толстую папку и принялась ее завязывать. – Фройляйн Бекер, ваше тщательнейшее предварительное исследование на службе этому проекту достойно самой высокой похвалы.

– Даже старший куратор не сделал бы лучше, – добавил куратор по декоративным искусствам.

– Danke schön. [5] – Эдит наконец выдохнула. Она надеялась, что теперь они отпустят ее в мастерскую, и с нетерпением ждала момента, когда наденет свой рабочий халат и приступит к стабилизации французской картины, рама которой пострадала от воды, когда ей не повезло оказаться в кладовой под водопроводной трубой.

Generaldirektor [6] Бюхнер встал.

– А теперь, – сказал он, глубоко вдохнув, – у меня объявление. Недавно меня лично посетил рейхсмаршал Геринг, который, как вы, возможно, знаете, по поручению нашего Фюрера занят поиском шедевров вроде тех, которые мы сегодня увидели. В Линце будет построен новый музей. Музей полностью финансируется нашим Верховным главнокомандующим, который, как вы знаете, лично интересуется высоким искусством и его сохранением. Когда музей в Линце будет завершен, он станет хранилищем для безопасного содержания всех самых важных произведений искусства, – Бюхнер замер и оглядел сидящих за столом, – в мире.

Все пораженно ахнули. Эдит задумалась над этой новостью. Адольф Гитлер уже открыл Дом германского искусства, всего в паре минут ходьбы от ее мастерской. Они с Манфредом уже сходили посмотреть на произведения официально одобренных современных скульпторов и живописцев. Но теперь… Все самые важные произведения искусства под одной крышей, все – под патронажем Рейха. Это было трудно – почти невозможно – вообразить.

– Как вы можете себе представить, – сказал Бюхнер, выражая словами мысли Эдит, – это новое видение Фюрера станет масштабнейшим начинанием. Все мы, работники искусства, стали смотрителями на службе охраны этих произведений. Сейчас, когда времена стали более… нестабильными… мы все должны внести свой вклад в это общее дело.

– Но это же безумие! – воскликнул куратор по древностям. – Все самые важные произведения искусства в мире? Германия будет контролировать культурное наследие всего мира? Кто мы такие, чтобы становиться смотрителями такого достояния? И кто мы такие, чтобы забирать его с нынешних мест?

В помещении повисла невыносимая тишина, и Эдит задумалась, не пожалел ли уже куратор, что дал волю чувствам. Она наблюдала, как Манфред твердо водит пером, вырисовывая закорючки на полях листа, а левой рукой прикрывает рот, чтобы не заговорить.

Наконец молчание нарушил председатель совета директоров.

– Нет, Ганс, это достойное дело. У меня есть информация, что американцы планируют увезти ценные европейские картины и выставить их в еврейских музеях в Америке. В то же время, – сказал он, – идея Führermuseum [7]… гениальна. И в любом случае вы должны понимать, что это – лишь начало. Мы также составляем списки немецких произведений искусства, захваченных за прошедшие столетия французами и англичанами. Все они в свое время будут репатриированы в Германию.

Эдит внимательно рассматривала лицо директора. Герр Бюхнер проигнорировал комментарии, встал и, хоть Эдит и заметила, как у него дернулись мышцы у основания шеи, спокойно продолжил:

– Все мы скоро получим приказы от должностных лиц Braunes Haus [8]. Мы будем работать с лучшими в Германии художниками, историками, кураторами и культурологами. Каждый из вас получит задание в соответствии с вашей специализацией. Многие, в том числе я сам, отправятся на места и будут собирать произведения и привозить их на хранение сюда или в другие музеи Германии.

– А что с работами, которые уже тут? – не смогла не спросить Эдит. – Реставрационная мастерская…

– Боюсь, что текущие проекты придется приостановить. Что касается самого музея, то мы уже начали перестановку хранимых у нас коллекций, чтобы освободить место для работ, которые будут к нам поступать, а также оборудовали дополнительное хранилище вне стен музея.

– Куда мы отправимся? – спросил куратор по древностям.

– Мы все получим индивидуальные приказы в конце недели, – сказал директор. – Фройляйн Бекер, думаю, высока вероятность, что вы отправитесь в Польшу. – Он указал жестом на папки, набитые собранными Эдит факсимиле.

Польша.

У Эдит замерло сердце.