Вера Космолинская - Смех баньши
Несчастный случай? Самоубийство?
А за несколько дней до того, как его нашли, пропал его бывший невольный сообщник лейтенант Карелл, отправившийся на каникулы в Райские Кущи на Веге-15, и так туда и не прибывший. Его не оказалось даже в списке пассажиров корабля, на котором он собирался лететь. Он пропал прежде, чем добрался до него.
Совпадение? Довольно неприятное, не правда ли?
И уже некоторое время все громче высказывались рассуждения о том, что проект «Янус» должен быть полностью закрыт. Его использование в целях изучения какой-то там истории представлялось крайне нецелесообразным, пожирающим неоправданные средства и, возможно, «опасным для государственной безопасности». Я лично сомневался, что проект могут закрыть по-настоящему и предать забвению. Больше было похоже на то, что на него решили наложить лапу в неких политических целях, поразмыслив и придя к выводу, что как средство шпионажа, пусть и для спорных сведений минимум пятидесятилетней давности, он принесет больше пользы, чем политически нейтральные научные изыскания. Положение спасало лишь то, что «Янус» не мог быть закрыт или переформирован по воле отдельного правительства. Несмотря на пространственную принадлежность Солнечной Лиге, когда-то его появление наделало такого шуму, что в связи с особой значимостью для человечества, деятельность его могла регулироваться только решениями Космополитического Союза. А уж там никто не собирался соглашаться с тем, что Станция «Янус» может быть отдана во владение какому-то одному государству.
Но темные слухи только раздражающе крепли. И вряд ли тут были одни лишь теоретические выкладки. И в том, что опять исчезли именно Линн и Карелл, оба замешанные, пусть и в разной степени, в не такой уж давней авантюрной попытке «изменить историю», напрашивались слишком печальные в своей прямоте выводы.
Итак, Ралес Линн был мертв. Я как раз возвращался с Марса, после освидетельствования мертвого тела, найденного в обледеневшей шахте. Это был действительно Линн. И впечатление у меня осталось на редкость тягостное и тоскливое, несмотря на то, что в разных диких временах и не на такое насмотришься. Но дело в том, что это было наше время, а не чье-нибудь еще.
Здание морга выглядело торжественно и светло, как дворец бракосочетаний, утопающий средь пышной, буйно цветущей зелени. Марс — планета, пораженная культом идиллии, изящества и света, с несколько мещанским буколическим вкусом. Неудивительно, что именно здесь обретаются многие из пользующихся самой высокой во всей Солнечной Лиге репутацией клиник.
В просторном фойе, куда я вошел из сада, меня встретил Пил Лизи, молодой врач-психиатр, свидетель, присланный от лечебницы, не сумевшей уберечь Линна от него самого. Что ж. В конце концов, и мы когда-то не справились. Вид у Пила был ужасно расстроенный. Я чуть повеселел при виде знакомого лица. Пила я знал еще со школьных лет. Он был на несколько лет старше, но мы дружили, возможно, я интересовал его как некий занятный экспонат, не считая пары курсов, которые шли у нас одновременно, несмотря на уровни — из-за разницы специализаций.
— Привет, Пил.
— Привет, Эрвин. Вот, решил тебя дождаться, — сказал он немного смущенно.
— Да? Очень мило с твоей стороны. Как поживаешь?
— Любопытно было бы узнать твое мнение по этому поводу, — проговорил Пил, вряд ли имея в виду то, как он поживает. — Пошли, пока они вообще не передумали. — Как-то растерянно поглядывая по сторонам, он подхватил меня под руку и потянул за собой. Я изумился.
— Пока не передумали? Как это? О чем это ты?
Пил печально вздохнул.
— Нам тут явно не рады. Не знаю в чем тут, собственно, дело, но… С вашими делами всегда напускают туману. Но уж от нас-то что скрывать?! Может, ты мне объяснишь?
— Если пойму, что объяснять. Ты уже видел его?
— Да. Паршиво выглядит, надо признаться. А говорят — хорошо сохранился. — Он резко остановился, и я споткнулся, налетев на него. — Вы — историки, постоянно свихиваетесь, — сказал он почти со злостью. — Постарался бы ты, приятель, до такого не докатиться. — Он бросил искоса смущенный взгляд. — Ты все поймешь, когда увидишь. Лучше бы бросил ты это занятие, пока не поздно.
У меня вырвался недоуменный смешок.
— Пил! Ты же знаешь. У нас говорят — если начал, значит, уже поздно.
— А знаешь, чем кончают самодовольные придурки? — огрызнулся он обиженно-холодно, как сама оскорбленная добропорядочность, не одобряющая никаких сомнений в прочности и неизменности отнюдь не являющегося таким мироздания. — Я просто беспокоюсь.
В коридоре перед дверьми стояли два здоровенных охранника. Я слегка приподнял бровь. Марсианской идиллией тут что-то не пахло. Ребят можно было принять за добротные дубовые шкафы, если бы при нашем приближении они не проявили признаков жизни, набычившись и потребовав пропуска.
С этим-то проблем не было. Мы уже прошли мимо, когда сбоку я услышал шипение закипающего чайника. Я взглянул на Пила. Тот скорчил гримасу отвращения, и волосы у него на голове, похоже, стояли дыбом.
— Что с тобой?
— Вот мерзавец, — придушенно пробормотал возмущенный психиатр. — Ты заметил, как он к тебе повернулся?
— Охранник? Не очень дружелюбно?
— Не очень!.. У этого типа вообще манера разговаривать, только развернув автомат в живот собеседнику. В первый раз у меня просто душа в пятки ушла. А что, если он больной какой-нибудь? Что они вообще тут делают, с таким оружием?
Я недоуменно передернул плечами.
— Понятия не имею. Я и внимания не обратил. Привык, знаешь, в прошлом к людям с оружием, в том числе, и к ненормальным.
Это было не совсем правдой. На самом деле, я очень даже обратил внимание на особенности царящей тут атмосферы. У меня и личных причин для паранойи хватало, не только этих внешних признаков неблагополучия. Но выдавать, что это меня задевает… Да и Пила ни к чему лишний раз нервировать. Он и так счастливым не выглядел.
— Он это намеренно!
— Чихать я хотел, — фыркнул я. — Брось. Это ты просто с непривычки.
Мы миновали еще одни двери, стеклянные, и оказались в холодной как погреб комнате, вызывающей озноб не только своей температурой, но и ослепительной побелкой стен, легким запахом химикалий и сознанием того, что это, как-никак, морг. Посреди комнаты, на обычной «каталке», лежало тело, тщательно укрытое простыней. Поразительное дело — традиции. Все выглядело так, как выглядело бы еще полтора тысячелетия назад. Вся разница — лишь в мелких деталях и количестве электроники в «каталке» и в дополнительно охлаждающей простыне. Рядом слонялись лаборант и весьма скучного вида субъект. В противоположную дверь тут же, чуть деловито запыхавшись, решительно вторгся еще один человек, скороговоркой представившийся патологоанатомом и одаривший нас неповторимо солнечной приветливой улыбкой. Глаза его горели снисходительным дружелюбием к возможным будущим клиентам.
