Зейн Грей - Охотник за каучуком
«Амазонас» свернул на Укаяли и день и ночь полз вверх по реке, протянувшейся на много тысяч миль, останавливаясь, чтоб погрузить топливо или оставить в разных местах охотников за каучуком. Каждый прощался с Мануэлем весело и словно навсегда. В Ла Бока, лежавшем в устье Пачиты, где и находился конец маршрута капитана Вальдеса, на борту оставалось всего трое пассажиров из прежних двадцати четырех: Вустос, Мануэль и тот незнакомец, кто, казалось, не имел ничего общего со своими спутниками.
— Мануэль, — спросил Бустос, — ты слыхал, что такое Палькасу: жуткое полуденное солнце, роса, несущая смерть, и людоеды-кашибос. Ты никогда не вернешься.
Тут к Мануэлю обратился капитан Вальдес:
— Неужто, правда, будто ты идешь в Палькасу?
— Да, капитан.
— Скверны твои дела, Мануэль. Известно, что там полным-полно индейцев: в Пачите — чунчус, а дальше — кашибос. Мы и слыхом не слыхивали, будто там есть каучук.
— Пошел бы я один в места людоедов, будь я охотником за рабами?
— Тебе этого не удавалось, но это еще не доказательство, что у тебя не было таких намерений. Помни, Мануэль, если мы поймаем тебя с детьми индейцев, тебя ждут цепи или Амазонка.
Мануэль, тихо выругавшись, подхватил мешок и двинулся вниз по трапу. На пристани к нему обратился какой-то человек.
— Тебе еще нужен помощник?
Это был светловолосый пассажир с «Амазонас». Мануэль, впервые вглядевшись в него, обнаружил, что сложением тот не уступал ему самому; в серых глазах стояла печаль, и во всем облике чувствовался налет отчаяния.
— Да ты ведь не за каучуком приехал? — спросил Мануэль.
— Нет.
— Зачем тогда хочешь пойти со мной? Слыхал, что за земля вдоль Палькасу?
— Да. Поэтому-то и хочу.
Мануэль странно рассмеялся.
— Сеньор, как мне звать тебя?
— Все равно.
— Ладно. Будешь просто Сеньором.
Мануэль отнес мешок в пальмовую рощу, что тянулась вдоль реки, где покачивался целый флот каноэ. Группа индейцев сидела, развалясь в тени, ожидая, не будет ли сделки, подобной той, какую собирался заключить Мануэль. Очевидно, он был им знаком, потому что индейцы охотно подвели несколько каноэ, из которых испанец и выбрал одно. Выдолбленное из целого ствола, каноэ было огромно: длиной пятьдесят футов, в ширину три и столько же по высоте борта.
— Сеньор, я отправляюсь, — объявил Мануэль, швыряя свой мешок в каноэ.
— Что ж, поедем, — отозвался Сеньор.
— Как, еще не раздумал?
— Нет.
— Я брал с собою чужаков в эти места, но они никогда не возвращались.
— Настал мой черед.
— Сеньор, там, на Пачите, ветер дует редко. Жара. Песок свистит в воздухе целый день, москиты застилают все, словно дым. Повсюду пауки, змеи, крокодилы, ядовитая роса, лихорадка — и кашибос. Если мы вообще вернемся, то привезем тонны каучука. Вопросов я не задаю. Я тоже ходил в джунгли и хранил свою тайну. Идешь, Сеньор?
Сеньор молча протянул руку, и эти двое — один вне закона, другой бродяга, такие разные по крови и судьбе, обменялись взглядом, который связывает людей в Джунглях. Затем Мануэль отдал напарнику весло футов восемнадцати длиной с широкой лопастью и, сдвинув каноэ с песка, принялся отталкиваться шестом, направляя его вдоль берега вверх по течению.
Никто, кроме молчаливых индейцев, не видел, как они отплыли, и вскоре пальмовая роща, крытые тростником хижины скрылись за изгибом зеленой реки.
От солнца над спокойной гладью Пачиты курился пар. Путешественники держались вблизи тенистого берега. Каноэ могло двигаться вперед, если работал только один человек. Став на носу, Сеньор крепко упер весло в дно и протолкнул лодку на всю длину ее, идя в корме. Когда он очутился там, спутник его перешел на нос. Так каноэ двигалось безостановочно, и они довольно быстро скользили вперед.
Постепенно узкая полоска тени от густой листвы, что нависла с берега, отступила, открыв путешественников палящим лучам солнца.
Когда клубки змей начали скатываться с веток деревьев, от воды пошел пар, и раскаленные весла уже нельзя было удержать в руке, Мануэль направил каноэ в тень свисавших с берега вьющихся растений. Настало время, когда все живое, кроме песчаных мух, пряталось от лучей полуденного солнца. Пока испанец натягивал над кормой сеть, мухи эти пролетали мимо, словно пули. Потом Мануэль знаком показал товарищу, чтобы тот вполз под навес, и здесь они постарались уснуть, коротая так время.
Во второй половине дня они продолжали двигаться, поначалу не спеша, а когда солнце склонилось к западу, все скорее. Рыбы и крокодилы вспенивали поверхность реки, бесчисленная живность скользила по ее зеленой поверхности.
На закате Мануэль подогнал каноэ к песчаному берегу, поросшему деревьями ситека. Здесь он углубился в лес и вернулся с пробами каучука. Трава в том месте, какое он выбрал для лагеря, поднялась по пояс, и Мануэль рубил ее своим мачете. Он развел; два костра, а затем завалил их влажными листьями, чтоб дым хоть немного отгонял москитов. Потом Мануэль приволок ящик угля и приготовил ужин.
В этот раз Мануэля будто прорвало — ведь обычно словоохотливость его не находила выхода, когда он оказывался один в джунглях. Но немного погодя Мануэль понял, что говорит только он, Сеньор же отмалчивается, лишь отвечая на вопросы, к тому же весьма односложно. Испанец заметил это и опять стал немногословен, как прежде.
Они закончили еду, не выбираясь из-под сетки, а потом, сидя у дымных костров, слушали плеск рыб, несшийся с реки, и несмолкаемый звон москитов.
Когда, осветив непроницаемую, словно эбонит, темень, в небе загорелись звезды, путешественники вновь погрузились в каноэ и, отталкиваясь шестом, долго плыли в туманном мраке.
— Я доходил до этих мест. А дальше все незнакомо. Белые из Лимы спускались по реке, но из тех, кто поднимался выше этого места, никто не вернулся.
Как сверкнули глаза Сеньора! Мануэль не скоро замечал в людях что-либо необычное. Но тут подумал, что Сеньор — самый странный человек из всех, с кем он путешествовал.
Сеньор оказался необычайно силен и совершенно неутомим; сущий дьявол в работе. Его не брал ни тяжкий труд, ни мухи, ни москиты, ни жара; одно лишь раздражало его — бездействие. Сеньор никогда не отставал, никогда не увиливал от своей доли работы, не пытался урвать в еде, чем особенно отличались люди, подряжавшиеся идти вместе с охотниками за каучуком. Поэтому отношение Мануэля к этому человеку менялось от слабого интереса до уважения и восторга и даже до поклонения и привязанности — чувства, которое долго дремало в его душе. В конце концов незаметное наблюдение за своим странным товарищем заняло все его мысли.
Сеньор ел немного, да и то, казалось, через силу, спал он всегда совсем мало, беспокойно ворочаясь и бормоча что-то. Порой Мануэль просыпался и видел, как спутник его ходит по каноэ взад-вперед или меряет шагами полоску песчаного берега. В тяжкие часы работы он налегал на весло, склоняясь к нему широкими плечами, мокрыми от пота. Похоже, мухи и солнечный зной терзали его больше всего. Черные метки укусов, кровавые полоски тянулись по его обгоревшему до. красна бледному лицу, которое казалось Мануэлю слегка женственным.
