Владимир Митыпов - Ступени совершенства
Эпоха между началом и концом III тысячелетия до н. э. называется в истории Египта Древним царством. Это — время могущественных фараонов — строителей пирамид и храмов. Естественно, что сооружение таких гигантов способствовало ослаблению страны, подрыву ее экономики, что и привело в конце концов к ускорению распада Древнего царства. Новый расцвет Египет переживет в эпоху Среднего царства, продолжавшегося с конца III тысячелетия до н. э. по 1600 г. до н. э. В этот период возрождается государственность в ее былой форме, строятся храмы и города, совершаются победоносные походы в Эфиопию и Палестину. Конец Среднего царства ознаменовался новым ослаблением древнеегипетского государства и завоеванием его гиксосами, господство которых продолжалось 108 лет. Восстание против чужеземных захватчиков, возглавленное правителями города Фивы, увенчалось успехом. С этого момента начинается период Нового царства. Столицей освобожденного Египта стали Фивы, а покровитель этого города — бог Амон — считается главным государственным божеством. Жрецы Амона пользуются особым благоволением воинственных фараонов Нового царства. Это позволило жрецам сосредоточить в своих руках огромные богатства и вмешиваться в управление государством.
Вообще, на протяжении всей истории Древнего Египта каста жрецов играет чрезвычайно большую роль, и ни с чем не сравнима власть богов над всеми сторонами жизни государства. Именно этим духовным рабством можно объяснить наблюдаемое каноническое, обдуманное однообразие поз древнеегипетских скульптур, в которых нарочитым отсутствием движения в окаменевших раз и навсегда фигурах воплощалась идея загробного бессмертия власть имущих лиц.
Попытки вырваться из-под настойчивой опеки жрецов, видимо, не раз делались фараонами, свидетельства чему можно усмотреть в безвременной кончине некоторых из них. Жрецы умело охраняли свое право давать безоговорочные советы фараонам, считавшимися воплощением богов.
Десятому фараону Нового царства (1375-1358 гг. до н. э.) с помощью решительных мер удалось поставить зарвавшихся жрецов на место. Мало того, — на шестом году правления он вообще упразднил всех богов и объявил солнечный диск, Атон, единственным богом страны.
Имя этого реформатора — Аменхотеп IV Аменофис, что означало «Амон доволен». Как и у всех фараонов, у него было еще имя — Нефер-хеперу-ра Уен-ра — «прекрасны творения Ра, неповторимое, единственное, не имеющее себе равных создание Ра». После введения нового культа он стал именовать себя Эхнатоном — «Угодный Атону». Впрочем, жрецам Амона следовало этого ожидать, ибо еще его отец, Аменхотеп III, преступил вековые традиции, женившись на незнатной танцовщице Тии. От своей матери молодой правитель унаследовал красоту, а от отца — пренебрежение к жрецам, которое у него вылилось в открытое вероотступничество и бунт.
Реформы Эхнатона коснулись и общественной жизни. Высокопоставленные чины этого времени публично хвалятся своим незнатным происхождением и увековечивают это в многочисленных надписях. Питая вполне обоснованное недоверие к Фивам, оплоту Амона, Эхнатон перенес столицу на 400 км к северу и назвал новый город, выросший со сказочной быстротой, Ахетатоном, т. е. «Горизонт Атона». Здесь работала целая плеяда замечательных мастеров зодчества, живописи и скульптуры.
Реформы Эхнатона открыли им пути к исканиям, позволили мастерам освободиться от мертвящего влияния религии. Поэтому творения эпохи правления Эхнатона отмечены явными тенденциями к реалистическому изображению и новому пониманию действительности. Ярчайшим свидетельством этого являются скульптурные портреты царицы Нефертити, жены Эхнатона, найденные в мастерской скульптора Тутмоса.
История создания вдохновенного гимна-изваяния красоты женщины, жившей тридцать три века назад, легла в основу описываемых ниже событий. Повесть, следующая в основном исторической достоверности, не свободна и от художественного домысливания. Но, видимо, это неизбежно, иначе почему бы К. Керам, автор знаменитой книги «Боги, гробницы, ученые», вынужден был заметить: «Человек чуждый музам может сказать: «Писатели лгут». Если поэтическая вольность в обращении с фактами — это ложь, то действительно древние авторы лгали не менее, чем современные».
Глава 1
Едва заметная розовая полоска отделила темное небо от каменистого плоскогорья Восточной пустыни[1]. Сквозь низкие облака, похожие на обрывки золотой пряжи, сияла божественная Сотис[2] — звезда, управляющая разливами великого Хапи[3]. В той стороне, далеко за знойным морем, вода которого по цвету подобна этим облакам, за неведомым краем земли каждое утро возрождается огненноликий бог Атон.
Поистине, ничтожны люди перед беспредельностью мира... Меренра, главный жрец столичного храма Атона, устало опустил веки. Верный раб-нубиец, неподвижно, как изваяние из черного камня, застывший за его спиной, осторожно поправил теплую накидку из белоснежной шерсти, сползшую с плеча Меренры.
Предрассветный холод пронизывал тело, и течение мыслей было свободным и ясным, несмотря на бессонную ночь.
В трехстах с половиной тысячах локтей к югу, в утренней полутьме, таился коварный, несмирившийся Уасет[4]. Шел уже семнадцатый год царствования фараона Эхнатона, но Уасет все еще терпеливо ждал своего часа, в надежде вернуть былые богатства и власть, а стране — прежнего бога Амона-Ра. В обеих землях Кеме[5] не было человека более ненавистного ему, кроме разве самого фараона, чем он, жрец Meренра.
После долгих лет видимой покорности и враждебного молчания, три месяца назад Уасет снова напомнил о себе. Меренра усмехнулся, вспомнив, как из темноты сада в дверь влетели одна за другой две стрелы. Они дрожали словно от бессильной ярости, вонзившись в твердую древесину стенной обделки.
Уасет не мог выбрать убийц с неверной рукой и подслеповатыми глазами, но судьба и на этот раз хранила Меренру.
— Велик Атон! — несся благоговейный шепот, опережая жреца, когда на следующее утро его высокая сухощавая фигура стремительно пронеслась через прохладные дворцовые переходы в покои фараона.
Эхнатон, узнав о покушении, пришел в ярость. Интеф, начальник дворцовой стражи, чьи люди несли охрану и столичных храмов, пал ниц перед страшными в гневе глазами повелителя.
Фараон сидел на высоком массивном троне, тускло сияющем золотой инкрустацией. Его рука, сжимающая священный жезл фараонов, еле заметно вздрагивала.
— Ни тебе, ни твоим воинам, обленившимся от безделья, я не могу доверять! — Резкие, гортанные звуки голоса Эхнатона метались под низкими сводами тронного зала подобно стае летучих мышей, заполняя все огромное пространство и отражаясь от испещренных рисунками стен.
