Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа
При имени, вырвавшемся из его уст – имени сэра Вильямса, бандит стал страшно дрожать.
– Ах, – сказал он шепотом, – я напрасно убил сэра Вильямса… он был моим вдохновителем, моей звездой путеводной… а теперь, когда его нет в живых, я боюсь… мне кажется, что меня ждет эшафот… мне кажется, что я слышу молот работников, которые ставят его… О, эта молния, которая обожгла мне глаза сегодня утром… это было предзнаменование!
Шаги Фабьена, раздавшиеся в прихожей, избавили Рокамболя от страха.
– Я сошел с ума, – подумал он, – я помешан и трус-сэр Вильямс умер, это правда, но на что мне он… разве я не маркиз де Шамери? Не женюсь ли я на Концепчьоне?.. Ну, ну, запасись храбростью и смелостью, с этим, как говорил сэр Вильямс, дойдем до всего!..
Рокамболь после этого выпрямил голову и придал своему лицу выражение ложного спокойствия. Фабьен вошел.
– За стол, – сказал виконт, – теперь уже шесть часов, и ты, должно быть, голоден.
– Действительно, – отвечал Рокамболь, – мне кажется, что я пообедаю с большим аппетитом.
Он оделся наскоро и последовал за Фабьеном, который повел его в нижний этаж гостиницы.
Виконт, хотевший непременно развлечь своего мнимого шурина, не потребовал, чтобы подали обед в особую комнату, а велел поставить два прибора за общим столом.
Это развлечение было полезно для Рокамболя. Общий разговор позволил ему совершенно оправиться от волнения и помешал Фабьену заметить его бледность и замешательство. За столом собрались все обычные посетители гостиницы в праздничный день: богатые фермеры, несколько мелких дворян, получающих около тысячи экю доходу, заводчики и торговцы, путешествующий купеческий приказчик – остряк, который рассказывал, что обедал на прошедшей неделе у министра в обществе трех посланников. Все эти люди разговаривали о казни, совершенной поутру, и мучение Рокамболя возобновилось.
Вдруг кто-то из посетителей – к счастью, в то время уже подали десерт – сказал:
– Господа! Я видел, как арестовали знаменитого Коньяра.
– Коньяра?.. Что это за человек? – спросили несколько голосов.
– Это был убежавший арестант, выдававший себя в начале Реставрации за графа Сент-Элена, которого он убил.
Рокамболь помертвел и, опасаясь выдать себя в случае вторичного обморока, поспешно встал.
– Поедем! – сказал он Фабьену и прибавил тихим и дрожащим голосом: – Эти люди наводят скуку, как осенний дождь.
Виконт д'Асмолль, который действительно не мог предположить, чтобы было что-нибудь общее между каторжником Коньяром и тем, кого считал своим зятем, не обратил никакого внимания на разговор, происходивший за столом, он не заметил равным образом и нового волнения мнимого маркиза де Шамери, он взял его за руку и повел во двор гостиницы.
Карета была готова.
– В дорогу! – сказал виконт д'Асмолль. Почтовая карета поехала быстро и очутилась вне города перед заходом солнца.
Через два часа после этого путешественники приехали в Оранжери. Замок Оранжери, в котором настоящий маркиз де Шамери провел свое детство, не был знаком Рокамболю. За несколько дней до того, как маркиза де Шамери умерла, в ту минуту, как ее мнимый сын вошел к ней и прогнал Росиньоля, в окрестностях замка появился нищий. Он обошел парк и при приближении ночи стал просить позволения переночевать у работника фермы, который и разделил с ним постель. Этот нищий был Рокамболь.
Луна освещала деревья, и когда карета поехала вдоль парка, ложный маркиз указал рукой на них.
– А! – сказал он. – Теперь я узнаю места, и мои детские воспоминания приходят ко мне толпой. Вот Оранжери!.. Только бы не было срублено мое старое каштановое дерево, под которое я ходил читать Беркена и Флориана.
Рокамболь был великолепен, говоря о Беркене и Флориане.
В ту минуту, как карета въезжала в аллею, ложный маркиз прибавил:
– А мой старый Антон?.. Ох, с каким удовольствием я обниму его!
– Дорогой Альберт! – проговорил Фабьен.
При появлении фонарей почтовой кареты весь замок пришел в движение.
– Это барин, – говорили слуги, спеша навстречу. Когда карета подъехала к крыльцу, ее окружили старые слуги замка Оранжери, которым казалось, что им мало двух глаз для того, чтобы увидать, как будет выходить из кареты тот, кого они принимали за своего молодого барина.
– Здравствуй, Марион!.. Здравствуй, Жозеф. Ах, вот и ты моя бедняжка Катерина, – говорил Рокамболь, позволяя целовать свои руки.
– Царь небесный!.. Он узнал нас… как он высок ростом, наш барин! – воскликнула простодушно Катерина, восьмидесятилетняя кухарка.
– Конечно, я узнал вас, мои друзья. Но где же Антон, мой старый Антон?
– Антон в городе.
– В городе Г.? Но мы сами приехали из Г. и не встретили его.
– Он отправился сегодня утром.
– Зачем он отправился в Г.? – спросил виконт д'Асмолль.
– С жалобой к полицейскому комиссару.
– С жалобой?
– У нас случилась кража сегодня ночью.
– Кража?.. А кто украл?
Слуга, называвшийся Жозефом, тот самый, который поутру думал, что молодой человек, ночевавший в замке, – женщина, взялся отвечать.
– Это довольно забавная история, – сказал он. – Вчера вечером опрокинулась в ров, у парка, почтовая карета и в ней переломилась ось. В карете были три путешественника: молодой человек да еще один очень смуглый господин, походивший на негра, и слуга. Молодой человек сказал, что коротко знаком с вами.
– Как его зовут?
– Гм, про это знает Антон.
– И этот молодой человек украл?
– Да, сударь.
– А что он украл?
– Ваш портрет, маркиз, – тот портрет, который висел в зале и который изображал вас в детстве.
Фабьен и Рокамболь не могли удержаться от крика удивления.
Жозеф продолжал:
– Доказательством того, что этот господин знал вас, маркиз, служит то, что он возвестил нам ваш приезд…
– Мой приезд?
– Да, маркиз. Он сказал Антону, что вы приедете через сутки.
– Ну так не можешь ли ты, мой милый, – сказал Фабьен, – припомнить, кому ты говорил о твоем отъезде?
– Не знаю… не помню.
– Этот господин, продолжал Жозеф– говорил, что видел вас, маркиз, накануне в обществе.
Фабьен засмеялся.
– У тебя славное знакомство, – сказал он Рокамболю. – Друзья, которые приезжают воровать у тебя, и как еще воровать!..
– Конечно, эта кража очень странна, – прошептал Рокамболь, задумавшись.
Они вошли в залу, и Жозеф показал им пустую рамку. Рокамболь подошел к ней, внимательно осмотрел ее и почувствовал нервную дрожь.
– Холст не вынули, – сказал он сам себе, – а вырезали, да притом… и инструмент, которым резали, был, надо полагать, дивно остр. Тот, кто сделал кражу, искусен.
Он быстро повернулся к слуге.
