Александр Дюма - Виконт де Бражелон или десять лет спустя
— Суровость?
— Разумеется. Разве вы не запретили мне посещать вас?
— Увы, мой друг, — заговорила г-жа де Бельер с глубоким вздохом, ваш приезд ко мне принес вам большое несчастье; за моим домом следят; те же самые глаза, которые видели вас тогда, могут увидеть вас опять. Словом, я нахожу, что безопаснее мне приезжать сюда, чем вам ко мне; вы и так несчастны, и я не хочу, чтобы из-за меня вы стали еще несчастнее.
Фуке вздрогнул.
Эти слова снова напомнили ему финансовые заботы, а он стал уже было погружаться в любовные грезы.
— Я несчастен? — проговорил он, силясь улыбнуться. — Право, маркиза, вы говорите таким печальным тоном, что, пожалуй, заставите меня самого поверить вашим словам. Неужели эти чудные глаза смотрят на меня только с жалостью? А мне так хотелось бы прочесть в них другое чувство.
— Не я печальна, а вы: взгляните на себя в зеркало.
— Я действительно немного бледен, маркиза, но это от усиленной работы; вчера король попросил у меня денег.
— Да, четыре миллиона, я знаю.
— Неужели вам это известно? — воскликнул пораженный Фуке. — Откуда вы это узнали? Ведь это было после того, как королевы удалились к себе, оставался только один человек, когда король…
— Видите, я знаю, этого довольно, не правда ли? Итак, продолжайте, друг мой: король попросил у вас…
— Так вы понимаете, маркиза, надо было добыть деньги, сосчитать их, разнести по книгам, для всего этого требуется время. С тех пор как умер Мазарини, финансовые дела несколько запутались и расстроились. Мои служащие завалены работой, вот почему я не спал эту ночь.
— Значит, у вас есть эта сумма? — спросила с беспокойством маркиза.
— Ну, маркиза, — весело отвечал Фуке, — хорош был бы министр финансов, у которого в кассе не нашлось бы жалких четырех миллионов!
— И уверена, что они у вас есть или будут.
— То есть как это будут?
— Он еще так недавно просил у вас два миллиона.
— Напротив, маркиза, мне кажется, с тех пор прошла целая вечность; но, пожалуйста, перестанем говорить о деньгах.
— Напротив, будем говорить именно о деньгах, друг мой.
— О!
— Послушайте, я для этого только и приехала сюда.
— Но что же вы хотите сказать по этому поводу? — спросил министр, и в глазах его блеснуло тревожное любопытство.
— Скажите, господин Фуке, министр финансов — лицо несменяемое?
— Вы удивляете меня, маркиза; вы говорите со мною, как вкладчица.
— По очень простой причине: я желаю поместить к вам капитал и, естественно, желаю знать, надежная ли у вас фирма.
— Право, маркиза, я не могу догадаться, к чему клонится ваш разговор.
— Я серьезно говорю вам, дорогой господин Фуке: у меня есть капитал, который стесняет меня. Мне надоело покупать земли, и я хотела бы попросить кого-нибудь из моих приятелей пустить этот капитал в оборот.
— Но я думаю, это не к спеху?
— Наоборот, даже очень к спеху.
— Хорошо. Мы потом поговорим об этом.
— Нет, не потом, так как я привезла деньги сюда.
И она указала на сундук; затем она открыла его, и глазам Фуке представились связки банковских билетов и куча золота.
Фуке поднялся со стула одновременно с г-жой де Бельер; на минуту он задумался, потом вдруг попятился назад, побледнел и упал в кресло, закрыв лицо руками.
— Ах, маркиза, маркиза!
— В чем дело?
— Какого вы мнения обо мне, если предлагаете мне подобные вещи?
— Но что же вы вообразили? Скажите.
— Эти деньги… ведь вы привезли, их для меня, вы привезли их потому, что услышали о моем затруднительном положении. Ах, не отпирайтесь! Я угадал. Разве я не знаю вашего сердца?
— Ну и прекрасно! Раз вы его знаете, вы видите, что я предлагаю вам его.
— Значит, я угадал! — воскликнул Фуке. — Право, сударыня, я никогда не давал вам повода так оскорблять меня.
— Оскорблять вас! — проговорила она, побледнев. — Вот странная щепетильность у людей! Ведь вы говорили, что любите меня. И во имя этой любви просили, чтобы я поступилась своею честью, репутацией! А когда я предлагаю вам деньги, вы отказываетесь от них!
— Маркиза, маркиза, вам предоставлялась полная свобода оберегать то, что вы называете репутацией и честью. Предоставьте же и мне свободу защищать мое достоинство. Пусть я буду разорен, пусть я паду под тяжестью моих собственных ошибок, даже под тяжестью угрызений совести, но, заклинаю вас всем святым, не наносите мне этого последнего удара!
— Вы говорите безрассудно, господин Фуке, — сказала маркиза.
— Очень может быть, маркиза.
— И безжалостно.
Фуке схватился за грудь, словно силясь подавить внутреннее волнение.
— Осыпайте меня упреками, маркиза, — простонал он, — я не стану отвечать вам.
— Вы не хотите принять от меня доказательство дружеского расположения?
— Не хочу.
— Поглядите на меня, господин Фуке.
Глаза маркизы загорелись.
— Я предлагаю вам свою любовь.
— О, маркиза!.. — мог только выговорить Фуке.
— Слышите ли? Я люблю вас, люблю давно; у женщин, как и у мужчин, бывает ложный стыд, ложная щепетильность. Я давно люблю вас, но не хотела признаться в этом.
— Ах! — проговорил Фуке, всплеснув руками.
— И вот я вам признаюсь… Вы на коленях молили меня о любви, я отказывала вам; я была так же слепа, как вы в данную минуту. А теперь я сама предлагаю вам свою любовь.
— Да, любовь, но только одну любовь, все!
— И любовь, и самое себя, и жизнь мою! Все, все.
— Я не вынесу такого счастья!
— А вы будете тогда счастливы? Говорите, говорите… если я буду ваша, вся ваша?
— Это высшее блаженство!
— Так владейте же мною. Но если я ради вас поступаюсь предрассудком, то и вы обязаны поступиться своей щепетильностью ради меня.
— Маркиза, маркиза, не искушайте меня!
— Фуке, одно слово «нет» — и я сейчас же открываю эту дверь. — И она показала на дверь, выходившую на улицу. — И вы никогда больше меня не увидите. А если «да» — я пойду за вами всюду, с закрытыми глазами, одна, без защиты, без сожаления, без ропота. А это мое приданое!
— Это ваше разорение, — сказал Фуке, опрокидывая сундук так, что бумаги и золото высыпались на пол, — здесь миллионное состояние.
— Ровно миллион… Здесь, мои драгоценности, которые не понадобятся мне больше, если вы не любите меня; не понадобятся и в том случае, если вы меня любите так же сильно, как я вас люблю!
— О, это слишком большое счастье для меня! Слишком большое! — воскликнул Фуке. — Я уступаю, я сдаюсь, я побежден вашей любовью. Я принимаю приданое…
