Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа
– Кого же из них будут хоронить сегодня?
– Слепого.
– А герцога?
– Герцога, – сказал отец Антоний, – перевезут в Испанию. Его бальзамировали, и завтра герцогиня с дочерью повезут его на почтовых. Господин виконт поедет с ними.
– Так вы не купите грибов? – спросил Жан.
– Куплю, мой Жанчик. Иди на кухню и отдай их Марионе.
Жан, хорошо знавший всех в замке, провел меня через двор в кухню, где, несмотря на раннее утро, собралось уже множество народу. Спутник мой представил меня служителям и пастухам как своего земляка, и меня пригласили к общей трапезе, состоявшей из ужасной похлебки, которую я для вида ела с большим аппетитом.
Из общего разговора, к которому я со вниманием прислушивалась, я узнала следующее.
Герцогиня де Салландрера и ее дочь целый день рыдали, запершись в своей комнате, виконтесса д'Асмолль была с ними, маркиз находился в ужасном состоянии, он целый день бродил по замку, как сумасшедший, с помутившимися глазами, бледный, молчаливый и угрюмый. Наконец, последнее, самое драгоценное для меня сведение было то, что слепого назначено хоронить в восемь часов утра и по обычаю, существующему во Франш-Конте, его должны были нести на сельское кладбище в открытом гробе и с непокрытым лицом. Кроме того, что гроб стоит в отдельной комнате, куда каждому дозволяется войти.
– Можно посмотреть покойника? – спросил Жан.
– Можно, – отвечала кухарка Мариона. – Да только на него неприятно смотреть, потому что он весь разбит на куски, лишь одно лицо не повреждено.
– Он упал на спину, – прибавил служитель.
– Но он и при жизни был страшен, – заметил кто-то. – Лицо его было как будто опалено.
Последние слова заставили меня вздрогнуть.
Мы вышли из кухни, и Жан повел меня в комнату, которую занимал слепой при жизни.
Я остановилась на пороге в сильном волнении.
Раздробленный и обезображенный труп был сперва завернут в свивальники, как мумия, а потом одет и положен в постель со скрещенными на груди руками. Подле него, на столе, горели две свечи. В ногах стоял на коленях семинарист в белом стихаре и читал заупокойные молитвы.
Мои глаза устремились на покойника, его страшное, изуродованное лицо все мне объяснило. Я узнала сэра Вильямса.
Я взяла Жана за руку и потащила его из комнаты.
В коридоре я наскоро перебросилась с ним несколькими словами.
Ровно в восемь часов явился священник в облачении, за ним следовали причетник и певчие. Покойника положили в гроб, и четыре служителя понесли его на кладбище.
Около ворот к шествию присоединились еще два человека, это были виконт д'Асмолль и маркиз де Шамери.
Я спряталась в толпе крестьян, хоть была так удачно переодета и загримирована, что мне нечего было опасаться, будто меня могут узнать.
Как в покойнике я узнала сэра Вильямса, так и в бледном молодом человеке, встревоженное лицо которого мне все объяснило, я узнала неразлучного с сэром Вильямсом Рокамболя, и в то же время я догадалась, как умер покойник: злополучный наставник был убит своим учеником, который в последнюю минуту своего торжества пожелал из осторожности освободиться от него.
Погребальное шествие приближалось к сельской церкви. Тогда я сделала знак Жану, и мы отошли за скалу, находившуюся на краю дороги, и потом пробрались в лес.
Узнав все, что я хотела узнать, я возвратилась в замок де Клэ.
– Ну, что? – спросил Роллан, подбежав ко мне.
– Я не ошиблась, – отвечала я. – Это он.
– Рокамболь? Вы уверены?
– Как нельзя лучше.
– Что же мы теперь будем делать? – спросил он.
– Вы – пока ничего.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил он обидчивым тоном.
– Друг мой, – сказала я. – Вы должны дать мне слово, что останетесь здесь и не возвратитесь в Париж до тех пор, пока не получите от меня на то разрешение.
– Но… – хотел было возразить Роллан.
– Предоставьте это дело мне. Я хочу и должна узнать, что сделалось с настоящим маркизом де Шамери.
– Итак, вы, графиня… Вы уедете?
– Да, сегодня вечером, – отвечала я.
И действительно, в тот же вечер я села в почтовый экипаж и отправилась обратно в Париж.
Рассказ Баккара так сильно заинтересовал доктора Самуила Альбо, что он не мог удержаться от восклицания:
– Графиня, я уверен, что благодаря вашей прозорливости мы сумеем обличить этого дерзкого мошенника.
– Терпение, доктор! Выслушайте до конца мой рассказ. Если я одна узнала в маркизе де Шамери злодея Рокамболя, то этого еще недостаточно, чтобы сорвать с него маску. Для того чтобы так смело явиться в свет маркизом де Шамери, Рокамболь должен был достать свидетельство, паспорт – одним словом, все документы, удостоверяющие его личность как маркиза де Шамери. А для этого он, по всей вероятности, обокрал или даже убил того, чьим именем так дерзко завладел.
Приехав в Париж, я отправилась к графу де Кергацу.
Граф, узнав от меня обо всем случившемся, остолбенел, когда я рассказала ему об ужасной кончине сэра Вильямса, ибо считал его уже давно умершим в Австралии.
– Дорогая графиня, – сказал он мне, – сорвать маску с Рокамболя, предположив, что мы соберем все для этого средства, значило бы погрузить честное семейство в отчаяние, произвести страшный переполох в большом свете, открыть честной и непорочной девушке, что она любила убийцу, а добродетельной и примерной во всех отношениях женщине, виконтессе д'Асмолль, что она называла своим братом и обнимала человека, заслуживающего ссылку в каторгу.
– Однако, граф! – воскликнула я. – Ведь мы не можем же оставить безнаказанным негодяя и убийцу и дать ему пользоваться именем и правами маркиза де Шамери.
– Я с этим вполне согласен, – отвечал граф. – Но прежде нам необходимо узнать о судьбе действительного Альберта де Шамери.
Граф де Кергац был прав, и мы тотчас же приступили к тайному совещанию относительно розысков.
Спустя два дня после этого мы узнали, что мнимый маркиз де Шамери приехал в день смерти своей матери, что на другой день он дрался с бароном Шамеруа и объявил себя единственным оставшимся в живых пассажиром погибшего брига «Чайка».
– Весьма может быть, – сказал мне тогда граф де Кергац, – что Рокамболь и маркиз де Шамери находились оба на бриге «Чайка». Впрочем, – прибавил он, – в этом легко увериться, так как маркиз, возвращаясь из Индии, останавливался в Лондоне, и его бумаги, захваченные Рокамболем в Париже, были прописаны в английском адмиралтействе. Притом же в Лондоне должны быть офицеры Индийской компании, которые знали маркиза де Шамери.
– Совершенно верно, – согласилась я, – а поэтому я немедленно отправляюсь в Лондон.
