Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень
Тело Энвера было пронизано пятью пулями, но странно, на одежде не удалось обнаружить и капли свежей крови.
Как удалось выяснить в дальнейшем, труп зятя халифа пытался вывезти с поля боя его ближайший помощник Давлет Мингбай. Но басмача свалил уда-ром сабли Юнус. В пылу схватки он промчался дальше, не подозревая, кому он нанёс смертельный удар.
Через несколько часов Давлет Мингбая нашли в домике соседнего кишлака. Гриневич, забрав с собой Юнуса, прискакал, чтобы лично допросить заместителя командующего.
Но Давлет Мингбай умирал.
Подняв медленно дрогнувшие веки, он всматривался в лицо Юнуса:
— Ты великий воин, — сказал, наконец, Давлет Мингбай, — мне не зазорно сказать теперь это... Азраил уже взял меня за сердце... Ты умеешь рубить. Твой удар... удар батыра... Кто ты?
— Я солдат, — сказал Юнус. Он смотрел на распростёртого на одеяле врага. Честно говоря, Юнус испытывал не чувство торжества, а скорее жалость к этому огромному, здоровенному басмачу, последние часы которого были сочтены.
Надо сказать, что в пылу боя Юнуса никто не мог упрекнуть в отсутствии решительности и храбрости. Но вот при виде мёртвых и раненых врагов Юнусу делалось как-то не по себе... А тут лежал человек, которого он, Юнус, свалил с коня ударом клинка.
— Ты солдат! Ты неумытый солдат, раб! — воскликнул Давлет Мингбай. — Ты не начальник! Увы, мне, мне, могучему воину, перед которым трепетали тысяча тысяч врагов... Постой! Не уходи, я вижу по говору и обличью, что ты такой же таджик, как и я... ты мусульманин... И ты, устремившись вперед ногами мужества и отваги, отвернулся от ислама и поднял руку на таджика и мусульманина... Ты вероотступник... Ты пойдёшь в ад.
— Нет, ты ошибаешься, Давлет Мингбай, я не раб и не вероотступник... Я воин народа, я не пойду в ад... Я свободный человек и пойду с свободным на-родом, а целый народ в ад не загонишь, сколько ни кричи, а вот вас басмачей в аду уже ждут. Известно, пшенице одна дорога — на мельницу, под жернов.
— Горе мне! — простонал Давлет Мингбай, приподнимаясь на локтях. — Нет отечества вне ислама! Мир вывернулся наизнанку. Зачем ты пришёл сюда? Я спокойно умирал, как подобает воину, а теперь при виде тебя боль при-шла мне в сердце. Я думал, что сражаюсь за народ, но народ сражался против меня... Зачем же мои раны... моя смерть?
Он не отказался отвечать на вопросы Гриневича; наоборот, говорил очень словоохотливо.
— Господина главнокомандующего Энвер-паши не было с нами... Вы обрадовались. Убит-де. Труп льва — жизнь для мыши. Э нет... Зять халифа господин Энвер-паша находится среди главных сил,
— Но мы нашли тело Энвера... Его опознали ваши люди... На нём документ, который...
— Нет, Энвер — милостью аллаха жив и невредим... У него есть талисман, перстень халифа Мамуна, оберегающий от смерти. На поле боя вы нашли тело любимого племянника зятя халифа... Тяжело раненный, он сидел на коне, привязанный к седлу... Коня убили... я хотел пересадить племянника к себе в седло... Но смотрю, он, увы, переселился в царство вечности...
— Кто скончался? — спросил Гриневич.
— Племянник зятя халифа господина Энвер-паши.
Курбаши вдруг замолк. Он отказался больше отвечать.
Губы его шептали молитвы.
Скоро началась агония. Ничем не смог помочь и вызванный доктор. И Давлет Мингбай испустил дух, так и не прояснив обстоятельств боя.
— Рана была ужасна, — сказал Гриневичу Пётр Иванович, выйдя во двор, — удивительно, как он мог протянуть так долго... Неистощимы жизненные силы в этих могучих степняках...
Он ходил взад и вперед, взволнованный, подавленный зрелищем смерти.
Вдруг он резко остановился и протянул Гриневичу небольшой предмет.
— Возьмите, Алексей Панфилович.
— Что это? Кольцо?
— Агатовый перстень. И смотрите, какой великолепный сердолик, какая шлифовка.
— Как он к вам попал?
— Целая история... Умирал Давлет Мингбай трудно, тяжело. И он всё время в агонии требовал... умолял, чтобы послали за Сеидом Музаффаром, ишаном... «Скорее... позовите... у меня есть дело... Скорее», — твердил умирающий всё слабее, всё тише. Когда я уже думал, что все кончено, что курбаши отправился «ad pal-res!» и остается констатировать только факт смерти, вдруг недвижное тело Давлат Мингбая пронизало точно электрическим током. Руки, ноги свело судорогой... и этот по существу труп сел... Да, да, мёртвый Давлет Мингбай сел на постели без моей помощи, сам... Давлет Мингбай посмотрел на меня абсолютно нормальным взглядом и полным ясным голосом заговорил... Да, бывает у умирающих такой внезапный прилив сил... последних сил, когда организм собирает всё, что осталось в нём живого — все крохи жизненной энергии для какого-то последнего движения, действия. У нас в медицине такая вспышка жизненных сил именуется «эйфория», но не в этом даже дело. Давлет Мингбай посмотрел на меня без всякого выражения и таким же лишенным выражения тоном проговорил четко и раздельно. Постараюсь повторить его слова в точности. «Ты урус, кяфир, но про тебя говорят, что ты табиб, мудрец. Слушай, урус!» И он протянул свою руку и проговорил: «Видишь кольцо!» Сними его скорее с моего пальца, у меня уже силы не осталось... Только один-единственный день я носил этот священный перстень и ощущал веяние знамени полководца на своем лице... Знай же, русский, это он, перстень, тысячелетний перстень льва ислама, истребителя неверных, халифа Маъмуна. Откуда этот перстень и сколько ему тысяч лет... кто знает. Но все знают, что тот, кто надел перстень халифа Маъмуна на свой палец, тот становится мечом аллаха на земле... И я стал великим полководцем, увы, на один день... Но удар сразил меня... Возмездие! Я... отнял перстень у мертвого... Увы, помоги мне лечь... Жизнь выходит из меня. Проклятие! Урус, ты великий доктор, дай мне своего снадобья, верни мне жизнь! Мне нельзя умирать... Я халиф Маъмун. Великие походы! Завоевание! Властитель мира... мира...» Он бредил, он забился на ложе, а я сидел перед ним и вертел в руках агатовый перстень и думал... Внезапно Давлет Мингбай закричал: «Урус, зачем ты снял с пальца у меня кольцо... Отдай!» Тогда я ему вернул кольцо, нельзя же отказывать в просьбе умирающему, но я сказал: «Я видел этот перстень на руке зятя халифа!» Давлет Мингбай открыл глаза и в последний раз посмотрел на меня с ненавистью и пробормотал коснеющим языком: «Никто не знает... никто...» И всё... Нет, не всё. Рука Давлега Минг-бая разжалась, на кошму выкатился агатовый перстень... Вот он.
— И это кольцо носил на кровавой руке, — брезгливо сказал Юнус, — тот, кто, незваный-непрошеный, вторгся в нашу прекрасную страну, кто принёс неисчислимые беды и страдания народу. Лугу государства Энвер не даровал зелени. Дайте его мне, это грязное кольцо — причину гибели тысяч и тысяч людей. Я положу его на железную наковальню и ударю по нему трёхпудовым молотом... Разобью вдребезги... в пыль...
