"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Смеющееся лицо Торлейва стояло перед глазами, будто он как-то пролез под опущенные веки. При свете лучин в Миродаровой избе по этому лицу ходили тени, она плохо его разглядела, но эти же тени делали его очень красивым. Надо утром получше посмотреть, а то мерещится в нем сам Ярила…

Но глаза у него хоть и смеющиеся, а не злые. Чутье говорило Дединке: это человек добрый. Улыбка у него такая удивительная: он улыбается, а потом опускает углы рта, будто закрепляя понимание, и эта улыбка проникает прямо в сердце собеседника. А что такой смелый и ухватистый – так его род обязывает. Если он здесь, в чужой земле, себя не поставит как надо – могут и съесть…

Может, в этом дело? Оба они здесь, среди смолянских русов и кривичей, чужаки, только он с добра́ приехал, а ее неволей привезли. Он в союзниках не нуждается – или не знает, что нуждается. А она… Что он может для нее сделать? Вроде бы и ничего, но душу заполняло удивительное чувство: легкая, светлая, воодушевляющая радость. Она своим советом оказала ему услугу, и притом нужную – стоило видеть, как живо он за этот совет ухватился.

И какие у него все же говорящие глаза – только поймаешь его взгляд и уже кажется, знаешь, что он думает и хочет сказать.

Орча будет недовольна… Ну и пошла бы она к синему… Дединка чуть не засмеялась, лежа с закрытыми глазами: знатный жених приехал к Рагноре, а достался в пару едва ли не самой ничтожной из посиделиц [808]. Пусть и ненадолго.

Дединка засыпала с невольной улыбкой, уже чувствуя, что это приключение поставило ее над прочими девами Свинческа. Она – таль, мало что не рабыня, приведет на гулянья не какого-то там отрока, а самого знатного парня в Свинческе – брата Святослава киевского. Может, пара синяков того и стоила…

Глава 5

Утром, когда в Станиборовой гриднице подавали завтрак, Торлейв скоро заприметил среди челядинок Дединку. Сегодня, уже зная о ее существовании, он стал выискивать ее глазами сразу, как появились женщины, – почти сразу и нашел, и снова стало весело от воспоминаний о вчерашнем. С таким ростом ее было трудно не заметить: знать, раньше она пряталась. Сегодня на ней была девичья одежда: синяя понева с крупной белой клеткой виднелась из-под широкой, как мешок, белой шерстяной рубахи с треугольным вырезом под горлом, обшитой тонкой красной тесьмой. Мешковатая рубаха была туго подпоясана тканым красным поясом, что подчеркивало тонкий стан. Темно-русая коса спускалась много ниже пояса, на скромном узком очелье с двух сторон висели такие же скромные серебряные колечки, а над ними белые комочки из утиного пуха – таких Торлейв никогда раньше не видел, у полян и кривичей девы ничего подобного не носили. Высокий рост только придавал стройной деве величия, и Торлейв невольно залюбовался, забыв о каше.

Одежда Дединки заметно отличалась от нарядов женщин из кривичей и голяди – да и выговор ее еще вчера показался ему странным. Говорили, что она – таль… Откуда же? От кого? Видно, рода она невысокого, если в этом доме ее держат на положении служанки, но от смердов тали не берут. Может, обычные долги? Если так, то наверняка ему по силам дать ей волю, мелькнула мысль, но Торлейв сам себя одернул: ему-то какое дело?

Челядинки носили на длинные столы простую еду для отроков: кашу из толченого проса, нарезанный хлеб, сало, козий сыр. Разливали в подставленные чаши сыворотку или молоко. Торлейв мог бы обождать, пока выйдет князь, и почетным гостям подадут чего-нибудь получше с княжьего стола. Но господину накрывать будет ключница, а Торлейв охотно пожертвовал бы блинами со сметаной ради возможности перекинуться словом со своей вчерашней пленницей. Неприметно следя за Дединкой глазами, он с нетерпением ждал, пока она к нему подойдет. В гриднице при огне в длинном очаге было полутемно, но все же хотелось получше рассмотреть свою добычу в женской одежде. Дединка же будто не замечала вчерашнего знакомца: принесла плоский деревянный поднос с нарезанным салом, поставила, ушла. Опять явилась с подносом белого козьего сыра. Прошла вдоль стола, поставила его шага за три до Торлейва… Он не сводил глаз с ее лица и откуда-то знал: она его заметила, только вида не подает. Может, стыдится вчерашней замятни?

Тут же она повернула к нему лицо, их глаза встретились, и Торлейв убедился: она давно его заметила.

– Будь жива! – негромко окликнул он. – Что, ушибы не болят?

– Ох, болят… – Будто притянутая внешней силой, Дединка неохотно подошла. – Где же тебя так выучили с девками-то обращаться, боярин киевский? Или у вас в Киева́х обычай такой – заприметил девушку да и того… Костей с тобой не соберешь…

Торлейв извлек из угорской сумочки на поясе шеляг и протянул ей:

– Возьми, к синякам приложишь – хорошо помогает.

Дединка взглянула на серебро, и лицо ее приняло надменное выражение.

– Себе оставь.

– Вира за ушибы, – непринужденно продолжил Торлейв. – Все законно.

На ее лице отразилось колебание, но она не столько решала, взять ли серебро, сколько подбирала ответ. Удивительное дело: ее покоробила легкость, с которой ей предложили весьма значительный для небогатого человека выкуп.

– В снизки подвесишь. – Торлейв взглянул на короткую нить мелких синих бусин у нее на шее.

– Не возьму. – Дединка выпрямилась с насмешливым и гордым видом. – Самому пригодится.

– У меня еще есть.

– Убери, а то люди смотрят. Еще невесть что подумают, о чем у нас торг.

Торлейв убрал шеляг.

– Обещаю, что больше не буду тебя по земле валять, – вполголоса, чтобы слышала только она, сказал он. – Только ты в портках больше не приходи, в девичьем тебе лучше. Ты откуда родом? – Он окинул глазами ее одежду. – У кривичей не так одеваются.

– Оковские мы.

– Вятичи?

– Мы самые. Былемирь наше гнездо зовется.

– А сюда как попала?

– Вышел у братьев моих раздор со здешними… – Дединка показала глазами на пустой еще княжий стол и нахмурилась; Торлейв понял, что сейчас она не хочет об этом говорить.

– А твои братья… Кто у оковских вятичей в князьях?

– Нету у нас князей! – как очевидное, пояснила Дединка. – Уж с полсотни лет как нету, как разорили русы и смоляне Кудояр-городец. Теперь старейшины вятичами оковскими правят и сообща волю богов толкуют. А в Кудояре мертвом сам Кощей сидит, навцами правит.

За этим разговором Торлейв продолжал пристально ее разглядывать. Если смотреть в лицо, вытянутое и худощавое, красавицей ее не назовешь. Не бела и не румяна, как Остромира, даже вроде рябинки на щеках, хоть и немного. Но умный взгляд серых глаз смягчал эту некрасивость, а удивительно высокий рост и ловкость движений придавали Дединке что-то притягательное, даже цепляющее. Кисти рук у нее были крупные, пальцы длинные и загрубелые от всякой работы; однако эти руки не просто дышали силой, но и добавляли впечатления, что хозяйка их умна. «Долговязая Пятница», – вспомнилось Торлейву. Этой малой, но сердитой богиней девки пугают друг друга на посиделках: мол, кто работу не закончит и кудель на прялке оставит, к тому придет Долговязая Пятница и веретеном истыкает. Кто ее видел, говорят, она ростом с воротный столб, худая, распущенные волосы до колен… Похоже, но внешность Дединки вовсе не казалась Торлейву пугающей – только чудной, настолько, что он не мог отвести от нее глаз. Все вспоминался вчерашний вечер, и опять хотелось смеяться.

– Мне недосуг, после поговорим, – сказала Дединка и хотела отойти, но Торлейв удержал ее.

– Что – на посиделки-то пойдем?

– А ты не передумал?

– С чего бы мне передумать?

– Как бы не пошла молва, что киевского князя брат с девкой из тали водится. Урону чести не боишься ли? Найдут ведь охотники, попрекнут… – Она бросила взгляд в сторону Станиборовых отроков, сидевших вокруг Унезора.

Торлейв встретил ее взгляд и молча покачал головой. Его не тянуло на громкие речи о своей чести, да он и не думал об этом. Зато от мысли, что вечером он снова увидит эту удивительную девушку, прозванную по богине зимних посиделок, ему делалось весело.