"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Она ведь в тех же годах? – Торлейв кивнул на Браню впереди них.
Наклонившись, она выпутывала несколько волошек из гущи ржаных колосьев, ее коса упала и сама запуталась среди ржи.
От Брани трудно было оторвать взгляд. В четырнадцать лет она достигла полного женского роста, в движениях ее появилась плавность и величавость, глаза смотрели как у взрослой: то серьезно, то лукаво, но детскую открытость во взгляде и речах сменило ощущение своих, потаенных мыслей. Похожая на мать, Браня была хороша собой, и особенно Торлейву нравились ее ясные серые с легким зеленоватым отливом, как у него самого, глаза под темными бровями. Вышитое серебром красное шелковое очелье, моравские длинные подвески придавали ее юной красоте оттенок божественности – сама Заря-Зареница гуляла по нивам, собирала цветы, созвучные ее девичьим думам. А закончится жатва – и ей придет конец, ее посадят на свежие снопы, чтобы она умерла вместе с цветами и возродилась уже в женах, способных приносить плоды. Чем дольше Торлейв смотрел на Браню, тем более призрачной она ему казалась. Дойдет со своими цветами до края нивы – и растает… Хотелось догнать, удержать за руку – не ходи, задержись… Как само лето, что неизбежно клонится к зиме.
Где же то место, хотя бы в мыслях, где можно быть совсем счастливым? Где это счастье на тропе времени, если человек сразу и тяготится прошлым, и жалеет о нем, и жаждет будущего, и боится его?
– Да, и Рагнора на пятнадцатом году. Она Велераду и годами больше подходит, чем тебе. А только знаешь что… – Эльга оглянулась и убедилась, что рядом никого нет, – там ведь и еще невеста имеется. У Станибора самого, князя смолянского. Прибыславы нашей дочь. Коли она тебе понравится – забирай, скажи им, я разрешила.
– Прямо настоящую княжну? – Торлейв засмеялся.
– Пусть лучше в Киеве живет. Острогляд обрадуется – внучка будет в Киеве, при нем.
– Будто мало у него внучек! Он всех по именам-то помнит?
– Ох, Тови! – Эльга опять повернулась к нему и коснулась груди. – Желаю тебе, чтобы в старости ты не помнил имена всех твоих внуков и внучек – чтобы их было так много…
– А я был бы так стар, что растерял бы память! – Торлейв засмеялся, потом вздохнул, подумав о своем отце.
Хельги Красный погиб, не дожив и до тридцати, когда о внуках не приходилось и мечтать, он сына-то видел только младенцем, не умеющим говорить. И вслед за этим пришла еще одна мысль: ради памяти Хельги стоит дать ему целую толпу внуков, чтобы он мог возродиться в ком-нибудь их них. И не один раз еще, а потом, через поколения и века, чего и сам Торлейв не увидит.
Стало быть, нужно будет присмотреть к смолянской Остроглядовой внучке, дочери тамошнего князя Станибора.
Браня, держа целую охапку волошек, повернулась и подошла к ним.
– Подержи. – Она вручила свою добычу Торлейву. – Что вы на меня так смотрите?
Торлейв состоял с Браней в слишком близком родстве, чтобы ее красота могла волновать его как мужчину, но он не мог не думать: как повезет тому еще неведомому владыке, которому, после долгих переговоров, пышное посольство привезет в жены «сестру Святослава русского». Ошалеет от счастья тот князь или конунг, когда поднимет покрывало и увидит это лицо… Лишь бы сам оказался ее достоин.
– Меня посылают в Свинческ за Рагнорой, Прияниной сестричадой. Как думаешь, справлюсь?
– Уж не знаю! – серьезно ответила Браня. – Если у нее нрав как у той их прабабки, Рагноры-старой, или у самой Прияны, то совладать с ней будет нелегко.
– Да уж я… – обнаружив вызов, Торлейв оживился.
– Так что это матушка мудро решила, – перебила Браня. – С тобой, Тови, всякая девица захочет от родичей уехать. Только вот за чем следи, – она погрозила ему пучком цветов, – чтобы она в тебя самого не влюбилась! Раздоров здесь и без вас довольно.
Торлейв выразительно возвел глаза к жаркому небу.
– Ну уж если она в него влюбится, – сказала Эльга, – а он в нее, то я с Мистиной как-нибудь договорюсь! Рагноре ведь здесь не княжить, зачем неволить! Всю жизнь потом томиться.
Эльга подумала о себе. Двадцать семь лет назад ее саму привез в Киев Мистина, чтобы выдать за Ингвара; если бы кто-нибудь предложил ей выбрать между ними без потери чести… все в ее жизни могло бы сложиться совсем по-другому. И не только ее.
Так Торлейв узнал, что конец лета проведет в дороге. И зиму тоже. Спешить пока не приходилось: самое умное было дождаться возвращения из Царьграда северных торговых людей и ехать вверх по Днепру вместе с ними. Но до Свинческа добраться можно будет незадолго до начала зимы, и для возвращения в Киев придется ждать санного пути. Если же, скажем, юная знатная дева не пожелает ехать зимой, долго и по холоду, то придется ожидать начала следующего лета и плыть в Киев вместе с теми торговыми людьми, что отправятся в Царьград по высокой воде после ледохода. Выходило, что Торлейв мог провести в этой поездке без малого год. Он надеялся, что так далеко дело не зайдет, но внутренне ежился. Он и раньше бывал в дальних краях – в Царьграде, в Тевтонском королевстве. Но в те времена ничего особенного не держало его в Киеве, сердце не щемило при мысли о расставании… с женщиной, о которой ему вовсе не следовало думать.
Но как раз потому, что при мысли о разлуке с Прияной нападала тоска, уехать от нее подальше было наилучшим решением. Уж не это ли Эльга имела в виду, когда выбрала его для поручения? Она ничего не говорила, но вполне могла заметить, как у этих двоих складываются дела. Стоило убраться подальше, пока того же самого не разглядел кто-нибудь еще.
Что же дальше? Торлейв не мог не думать о Прияне, но даже не знал, о чем мечтать. Обольстить ее? Постараться забыть? Поскорее найти подходящую невесту и жениться? Уж это точно придется сделать – нельзя же вечно ходить бобылем ради любви к чужой жене! Да еще и княгине – у такого мужа ее не похитишь, не отнимешь. И даже пожелай вдруг муж мирно отдать ее другому, как это вышло с матерью самого Торлейва, – князь просто не может себе такого позволить. Молодая княгиня – воплощенная Жива, богиня земли Полянской, ее честь и благо – это благо всего народа.
Но уйти от Прияны Торлейву было так тяжело, что тлела надежда: может, она его не отпустит? Речь шла о ее племяннице, она имела право решать, кто за ней поедет. Пусть, скажет, Острогляд едет, почтенному человеку больше к лицу заботиться о юной деве. Заодно с дочерью и внуками повидается.
Однако Прияна не хуже Торлейва понимала, что их взаимное влечение доведет до беды, а если и нет – еще долго будет тлеть и мучить их обоих, как ноющая боль.
Жатва завершалась, вокруг Киева дожинали последние полоски. Завтра будут Дожинки, и большухи совещались, собравшись к Эльге в поварню, чья полоска окажется «самой последней», из чьей ржи будет свит дожиночный венок и заплетена «Велесова борода». Эльга сидела с ними, и в избе Торлейва встретила только Браня.
– Прияна там, – сказала она, многозначительно округлив глаза и кивая куда-то вбок. – Поди поговори с ней.
– Не пойду. – Торлейв помотал головой. – Старухи увидят, шуму не оберешься.
– Я тебя отведу.
– Не надо.
– Да пойдем же! – строго прикрикнула Браня. – Там поймешь зачем.
От Эльгиного двора до святилища было совсем близко, от одних ворот хорошо видно другие. Святилище здесь находилось с самых давних времен, еще до Кия, и занимало край Святой горы над самым обрывом. Со стороны обрыва ограды не было – ни к чему, головокружительно высокий крутой склон выходил к Днепру, доступный разве что птицам. На склоне росли старые деревья, достигшие полной величины, но не доставшие до вершины горы. Здесь не требовалась зримая преграда, чтобы отделить мир живых от высшего мира – сама высота склона и вид с горы делали эту сторону воротами прямо в Занебесье.
Со стороны поля святилище ограждал тын, на кольях висели очищенные черепа принесенных в жертву быков и коней. Боги смотрели из их пустых глазниц, и каждый невольно ежился, сосредоточивался под этими многочисленными взглядами. Два воротных столба были вырезаны в виде грубых человеческих фигур – одна с бородой, другая без. На велики-дни их одевали в особые сорочки, покрывали одну шапкой, другую платком: это были Дед и Баба, предки каждого ныне живущего, и племени полянского, и рода человеческого. Браня, ведя Торлейва за руку, смело прошла первой, поклонившись на ходу. Торлейв, взрослый мужчина, бывавший и в сражениях, покорно шел за двоюродной сестрой. Она родилась в княжеской семье и поэтому от рождения стояла ближе к богам, чем другие. И Эльга была такой, и Прияна. Их с детства обучали правильному общению с богами и дедами, от их умений зависело счастье-доля не только семьи, но и всей земли родной. Браня шла уверенно, и Торлейва наполняло чувство, будто она лучше знает его путь, чем он сам.
