"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Бранд в свою очередь окинул бабенку оценивающим взглядом. Молодая, как Величана, жена младшего из братьев Свенельдичей, тонкая в поясе, зато пышна в груди. Видно, в падении бусина-пуговица на вороте сорочки расстегнулась, и теперь из длинного сверху вниз разреза проглядывали округлости. Взгляд Бранда сам собой упал в ложбинку и там застрял: из такой ловушки поди выберись. Спохватившись, бабенка застегнула ворот. Лицо ее от широкого лба и скул резко сужалось к подбородку и было не то чтобы красиво, скорее миловидно. Зато хороши были большие карие глаза и темные брови, а еще улыбка, застенчиво и маняще расцветающая на пухлых ярких губах.
– Надо тебе посидеть немного, ушиб пройдет, – сказал Бранд. – Идти еще не можешь?
– Не знаю. – Бабенка опустила густые черные ресницы. – Попробую.
Бранд подал ей поршень, встал и, взяв за руку, помог встать. Она осторожно оперлась на больную ногу, но тут же вскрикнула и упала ему на плечо, прижавшись мягкой грудью.
– Ой, нет! Больно! Не дойду! Посидеть бы еще.
– Ну, посиди.
– Не здесь же! – Бабенка тревожно огляделась. – Не при дороге же! Я ведь не какая-нибудь, я из семьи хорошей, уважаемой, мне родичей позорить не годится… А как я овдовела, сам знаешь, про вдову всяк горазд дурное слово сказать…
По дороге между горами и Подолом и правда шли люди, ехали всадники, и многие с любопытством таращились на занятную пару: русин-хирдман, явно из богатого дома, и молодая женщина полянского рода, которые непонятно что забыли на этих бревнах. Не то он ее задержал, уйти не дает, не то она его…
– Ой, и плахту всю изгваздала! – Бабенка изогнулась, чтобы осмотреть себя сзади, и взгляд Бранда тоже устремился туда. – Вот грязюка проклятая! Как же я теперь пойду! Что про меня люди скажут: мол, Речица где-то в грязи валялась, да с кем бы?
– Речица ты?
– Речислава. А тебя как звать?
– Я Бранд.
– Вон, смотри, клети стоят, они сейчас пустые! – Речица показала на длинный ряд клетей на другом берегу Глубочицы, за мостом. – Вот там бы мне посидеть. Нога отдохнет, грязь высохнет, я тогда подол отчищу и пойду себе домой. Поможешь дойти?
– Это ж княжеские клети. Там дань складывают и товар всякий.
– Но сейчас-то дани там нет, в греки увезли продавать еще весной, да? Вон, гляди, у крайней и дверь не заперта. Не здесь же сидеть, у всего Киева на глазах! Разговор пойдет…
– Ну, идем.
Опираясь на руку Бранда, Речица сделала два-три неуверенных шага, на каждом покачиваясь и шепотом вскрикивая… а потом Бранду это надело, он взял ее на руки и понес. Она, не возражая, даже как-то доверчиво прильнула к его плечу и опустила на него голову. Бранд перенес ее через мост, прошел к ближайшей клети – дверь и правда была закрыта, но без замка. Сгрузив Речицу наземь, Бранд толкнул дверь – та легко открылась. Сперва сам заглянул – пусто, несколько ломаных бочонков, еще какой-то сор.
– Не палаты здесь царские. – Бранд завел Речицу внутрь, поправил бочонок, чтобы на него можно было сесть, и усадил. – Удобно тебе?
– Да, хорошо. – Речица расправила плахту и улыбнулась. – И ты присядь. Не бросишь же ты меня здесь одну. Мало ли какие лихие люди забредут, а тут хоть кричи – никто не услышит… ой, там в углу крыса!
Бранд обернулся, крысы не увидел, но среди битых горшков и рваных берестяных коробов она вполне могла затаиться. Вздохнул и сел прямо на землю. Спешить ему было особо некуда, а Речица улыбалась ему с такой благодарностью, так мягко сияли в свете приоткрытой двери ее большие глаза, что было даже приятно.
– Никто тебя искать не будет? – спросил Бранд, старательно отводя глаза от ее груди, которая только что так плотно прижималась к его груди. – А то застанут нас тут вдвоем… Жениться заставят, – он ухмыльнулся, – а мне жениться еще года три нельзя.
– Почему это? – Речица явно удивилась. – Ты вон какой парень здоровый! Тебе за двадцать далеко!
– Не далеко – двадцать четыре… если отец не обсчитался.
– Или твой господин так худо вас держит, что тебе жену кормить нечем?
Речица окинула глазами его рубаху из прочного, свежего беленого льна, выкрашенного в светло-голубой цвет, даже с тонкой шелковой отделкой на вороте, и недоверчиво покачала головой: дескать, в бедность вашу не поверю.
– Держат нас хорошо, жаловаться не на что. Но я из бережатых. – Бранд склонил голову к плечу, показывая тонкую косу, заплетенную от лба назад в длинных темно-русых волосах. – Еще года три-четыре похожу. А бережатые не женятся. Если вдруг на господина кто бросится, а прикрыть будет нечем – я его прикрою собой. И что – вдову с мальцами оставлять? Мой отец потому и не женился, что до тридцати лет в бережатых проходил, а потом уже привык как-то. Да и нас с братом у него уже было двое…
– Ты сам-то смотри не привыкни! – Речица улыбнулась. – Года три-четыре… такого и подождать можно! Девка, само собой, ждать не станет, а когда спешить уже некуда, то для удалого молодца… Я бы…
Она осеклась, будто сболтнула лишнего, и прикусила губу, потом опять улыбнулась и вздохнула:
– Никто меня искать не будет. Мужа моего уж два года в живых нет, живу тут у чужих людей… ключницей, по ряду. Работать много приходится, вот разочек выбралась пройтись, и то… – Она взглянула на свою запачканную плахту. – Кабы не ты, не знаю, как бы я и ковыляла. Так бы и сидела в той луже, пока куры не склевали бы.
Они еще немного поболтали – так, ни о чем. Бранд не был ни разговорчив, ни любопытен: он не стремился задавать Речице вопросы, не желая слышать ее вопросы в ответ. К осторожности в речах, к сдержанности в болтовне с посторонними его приучили с детства. Однако приятно было смотреть на миловидное лицо Речицы, пышную грудь под тонкой сорочкой, ухоженные руки – черной работой она не занимается.
Наконец она сказала, что боль в щиколотке унялась, и Бранд снова помог ей встать.
– Вот теперь и не больно! – Она с осторожностью сделала несколько шагов по клети, уже почти не хромая, обернулась и широко улыбнулась Бранду, не выпуская его руки. – Теперь и домой можно, авось добреду.
– Может, тебя проводить?
– О! Нет, не стоит, – с явной неохотой отказалась она. – Увидят нас… сплетен не оберусь потом. Мне о своей доброй славе радеть надобно, а то никто замуж не возьмет… Знаешь, коли женка хоть немножко красивая, так чего только ни наболтают – одни из зависти, другие по злобе, что им не достанется… Я вот только…
Она замялась, не решаясь чего-то вымолвить.
– Да не бойся, – успокоил ее Бранд. – Я-то на павечерницах сплетни распускать не стану.
– Хотела бы я тебя отблагодарить…
– Да за что тут благодарить! Просто мимо шел…
– Вот что: завтра госпожа велела на ночь тесто ставить, будем пироги печь, принесу тебе парочку тепленьких. Сможешь через день опять сюда прийти? Здесь хорошо, никто не увидит…
– Да не надо мне…
– Прошу тебя! – Речица сжала его руку, просительно снизу вверх заглядывая в глаза. – Неужто ты моими пирогами погнушаешься? У меня сердце не на месте – человек мне такое добро сделал, а я ему ничего! Хвостом вильнула и ушла! Мне так поступать не с руки, не по чести! У нас пироги хорошие – грибы пошли, с грибами сделаем, с луком, с капустой, с курятиной даже – это для господина, да я для тебя приберегу парочку!
Бранд сокрушенно покрутил головой: что с тобой поделать! Пирогами с курицей его было не удивить: он уже лет шесть или семь сидел в гриднице с того края стола, где подают все то же самое, что и господину. Но зачем огорчать красивую женщину, которая так и вьется вьюном из желания отслужить за помощь?
– Придешь? – с надеждой спросила Речица.
– Приду, чего уж…
– О! – Ее глаза вспыхнули и просияли, потом с удовольствием прошлись по его лицу, широким плечам и мускулистой груди, будто предвкушая новую встречу. – Ты побудь здесь еще немного, чтобы нам вместе не выходить. А то увидят… подумают, что мы здесь таа-а-каими делами занимались! – Она в шутливом ужасе закатила глаза. – Я подальше отойду – тогда ты выходи. И смотри – не забудь.
