Поль Феваль - Башня преступления
– Немного вашей любви будет самым щедрым вознаграждением для меня! – с присущей ему живостью сказал принц.
И тут же поднес палец к губам Изоль, не дав ей ответить.
– Смотрите, – сказал он.
Они стояли на террасе. Было уже совсем темно. Принц указал порывистым жестом на балкон третьего этажа, где зажегся и тут же погас свет.
– Красный шарф снят, – произнес он очень тихо, – ваш отец на свободе!
У Изоль подогнулись колени.
– Мой король! – еле выговорила она. – Я предана вам телом и душой!
Принц нежно взглянул на нее и сказал:
– Любовь моя, карета вас ждет. До завтра, и тысячу поздравлений генералу!
Изоль уже готова была выбежать из дома, но принц приостановил ее и показал на спящую Суавиту.
– Возьмите ключ, – напомнил он, первым покидая комнату.
Изоль повиновалась. Закрыв дверь на замок, она совсем тихо обратилась к принцу, как бы извиняясь:
– Вы такой добрый, все помните, все замечаете… А я совсем потеряла голову. Но я не волнуюсь за дорогую малышку, она проспит до завтра… если только, конечно, мне не придется ее разбудить и сказать: «Суавита, вот наш отец, которого нам вернул самый благородный человек на свете!»
Ее восхитительные тоненькие пальцы послали принцу воздушный поцелуй. И она ушла.
Принц спустился вслед за ней на несколько ступеней, как будто он тоже собирался выйти на улицу.
Но как только шаги Изоль затихли, он развернулся и поднялся на третий этаж.
Площадка третьего этажа не была освещена. Принц постучал шесть раз с расстановкой в среднюю дверь.
– Кто там? – спросили его из-за запертой двери.
– Я хотел бы купить черного драпа, – ответил принц. Дверь открылась и тот же голос сказал:
– Входите.
IX
ЧЕРНЫЕ МАНТИИ
Изоль и принц-освободитель обговорили все детали заранее.
Изоль искренне любила своего отца, которому была вдвойне признательна; теперь она была без ума от героя своего романа, обещавшего ей корону, к тому же у нее появилась собственная роль в деле освобождения отца.
Не будем чересчур критичны к последнему обстоятельству. Юные создания типа Изоль и некоторые весьма уважаемые женщины определенного возраста отдали бы все за то, чтобы получит такую роль.
Для дочерей Евы собственная роль в любом деле это синоним счастья.
Изоль была счастлива, взволнована, опьянена горделивыми надеждами.
Ее роль заключалась в том, чтобы сесть в карету, которая стояла на углу улицы Арле-дю-Пале, и ждать своего отца. Он должен был прибыть туда согласно инструкции своих таинственных спасителей.
Во всяком случае, так было сказано Изоль. Скоро мы с вами узнаем правда ли это.
Генерал должен был сесть в карету. Кучер получил приказ гнать во весь опор, если появиться хоть малейшая опасность. Если все будет спокойно, то генерал должен был подняться в квартиру в доме на набережной Орфевр, чтобы обнять младшую из своих дочерей, дорогую больную малышку, которую он так боялся потерять. Там он должен был также до неузнаваемости изменить свою внешность. Отсутствие прислуги гарантировало полную секретность.
Если читатель обнаружит какие-либо изъяны в этом плане, мы согласимся, что последний был действительно лишен здравого смысла, и тут же добавим, что этот факт не имел никакого значения, поскольку план предназначался лишь для того, чтобы обмануть, хотя бы на некоторое время, нашу прекрасную Изоль. И другая, уж совсем простая уловка заключалась в том, что Изоль, следуя этому плану, сама туго затягивала темную повязку на своих глазах.
И если наш читатель решит теперь, что Изоль слишком доверчива, мы посоветуем ему вспомнить хоть несколько из бесчисленных историй о коварстве, обманах и любви.
И не пытайтесь очертить предел ослепленности амбициозной юности и легковерности влюбленной женщины.
Охотно повторим то же самое в отношении зрелых, умудренных жизненным опытом мужчин, обуреваемых всепоглощающей страстью.
Кстати, принц нашей Изоль не отличался оригинальностью. В первые годы царствования Луи-Филиппа кое-кто еще верил в существование Людовика XVII.
Мы имеем множество весьма достойных свидетельств о двух из четырех самозванцев, выдававших себя за Людовика XVII.
Этих документов вполне достаточно, чтобы воздвигнуть памятник поразительной наглости шарлатанов и не менее поразительной человеческой глупости и наивности.
Наш комедиант по возрасту подходил скорее на роль сына Людовика XVII, чем на роль самого короля, которому должно было быть лет пятьдесят. И знайте, что при соответствующих политических обстоятельствах племя этих отважных лгунов всегда оживает. Вам еще представится возможность познакомиться не только с внуками, но и с правнуками Людовика XVII.
Мы покидаем нашу Изоль в трепетном ожидании начала исполнения отведенной ей «роли» и возвращаемся в дом на набережной Орфевр, чтобы тоже подняться на третий этаж, но не вслед за принцем, а часом раньше.
Нам пора уже знать, что происходило в комнате с таинственным балконом, и кто были неизвестные доселе персонажи, установившие связь с помощью световых сигналов и красного шарфа с плотником, каменщиком и убийцей из комнаты № 9 на последнем этаже башни Тардье.
Комната с балконом находилась над залой, где на шезлонге лежала младшая дочь генерала. День склонялся к вечеру, закрытые жалюзи не пропускали в помещение сумеречные отблески уходящего солнца. Но в комнате было достаточно светло: горели две лампы под зелеными абажурами.
В комнате стояли диван, обитый коричневым драпом, кресла и стулья того же цвета – все в стиле ампир. На каминной полке тикали большие белые часы с алебастровыми колоннами. В центре комнаты стоял квадратный стол, накрытый тяжелой суконной скатертью, тоже коричневого цвета; у стены возвышался массивный шкаф с медными уголками.
На столе лежали какие-то бумаги и полный набор письменных принадлежностей.
Во главе стола в кожаном кресле с круглой спинкой сидел старик.
По другую сторону стола, также в креслах, сидели четверо мужчин, на вид зажиточные буржуа. На диване уютно устроилась удивительно красивая молодая женщина, а рядом с ней – атлетического сложения мужчина с энергичным и интеллигентным лицом.
Старику можно было запросто дать лет сто. Его застывшая, сухая фигура напоминала холодную статуэтку из слоновой кости.
Сейчас было жутко смотреть на это лицо с морщинистой пергаментной кожей, с тонкими прозрачными веками, хотя в старческих чертах все еще угадывалась былая красота этого человека.
Перед стариком лежала тетрадь, исписанная размашистым круглым почерком, каким в прошлом веке составлялись различные официальные документы. Он читал без очков тихим, тягучим голосом.
