Тамара Мизина - Владычица Рима
– Повезло, – снисходительно процедил Воцес, но в глазах его уже вспыхнули огоньки азарта. – Давай опять на все?
– Бросай.
И опять Валерий выиграл: одиннадцать против пяти. Завернувшись в плащ, он предложил:
– Играем на остальное?
В сущности, ему были одинаково неважны как выигрыш, так и проигрыш. На этот раз ему выпало восемь, Воцесу – шесть. Валерий разделил выигрыш пополам и тут же проиграл ставку, потом опять выиграл два раза подряд, разделил деньги на четыре части, проиграл два раза, потом пять раз подряд выиграл… Воцес начал сознательно поднимать ставки. Он нервничал: то долго тряс кубики, то бросал их как можно быстрее, надеясь привлечь удачу.
Стафанион взялся было подсказывать Валерию, но на него набросились остальные воины и он вынужден был замолчать и теперь только облизывался на рассыпанное по земле золото.
Валерий кидал кости безо всякой оглядки: пусть варвары дивятся его удаче. Воцес отыграл пяток динариев[6] и тут же просадил их, вывернул кошель, – на землю выкатились два медяка.
– Голову ставь, – посоветовал ему Валерий. – Или у тебя она тоже не твоя?
Заигравшись, никто не заметил, как к костру тихонько подошла Лиина.
– А сколько здесь всего?
– Очень и очень много, госпожа Лиина, – завертелся угрем Стафанион. Вашему рабу очень везет…
– Вижу и слышу, что он уже на головы играть собрался.
– На то и игра, – возразил девочке Валерий. – Я никого не заставляю рисковать головой.
– Не заставляешь? Игра? Ну, так сколько тут?
– Зачем это госпоже?! – опять влез Стафанион.
– Может быть, я тоже хочу сыграть?
Чем заканчивается прикосновение девочки к игральным костям, знали все. Воцес, словно очнувшись, подхватил кубики с земли:
– Что вы, госпожа. К лицу ли вам играть в кости с вашим же рабом?
Валерий уперся взглядом в землю. Он был взбешен вмешательством девчонки, но возмутиться вслух не осмеливался. К всеобщему удовольствию, Лиина взяла его за волосы, заставила поднять лицо:
– Зачем тебе деньги, Валерий Цириний Гальба? Уж не надумал ты выкупиться на свободу?
– Мне везло, и я играл.
– Разумный ответ, – девочка выпустила его волосы, наклонилась, подобрала с земли несколько монет, сунула Валерию в руку. – Пошли, – а отведя его от костра, сказала: – Больше не играй – проиграешь.
На щеках Валерия ходили желваки. Сопливая девчонка украла его триумф, унизила перед всей толпой, и доводы, рассудка были слишком слабым утешением.
– Валерий Цириний Гальба! Я с тобой говорю!
– Как прикажет госпожа.
– Госпожа приказывает, чтобы ты больше не играл!
– Я не буду больше играть.
– Тогда можешь идти обратно. Придешь ко мне, когда перебесишься.
Не поднимая глаз, юноша повернулся и пошел к костру.
Воцес подбирал последние монеты, остальные, усевшись в кружок, передавали друг другу флягу с вином, а рядом стояла вторая.
Валерий показал хозяину фляги динарий, а когда тот потянулся к монете, взял флягу. По глотку, отпивая из горлышка молодое, кисловатое, но необыкновенно душистое вино, он от нечего делать вслушивался в неспешный разговор у костра.
Пожилой воин с тяжелыми мозолистыми руками и грубым, обветренным лицом рассказывал остальным:
– …а Милина, старуха эта, ну прямо как волчица воет. Аж пена на губах выступила: «Какие вы мужчины? Вам в альчики, как детям малым, играть! Будь прокляты отцы ваши, породившие вас на позор себе!» – она здорово браниться умеет, но и без ее брани всем тошно. Тут кто-то сказал: «Против хорошей дубины меч не потянет». У всех уже кулаки, как те дубины, а тут эта колдунья – она тогда, кажется, к Варду приходила. У него жена никак разродиться не могла. Ну, вот ведьма и скажи, вроде и негромко: если, говорит, по верхней тропе идти, как раз у моста встретимся. Они уже пьяные и даже понять ничего не успели. Кто идет? И пошла. Ну, мы переглянулись, за дубины – и за ней; тропа крутая, а она идет, вроде как по ровному. Ну, и нам стыдно отставать, тоже нажимаем. Добрались мы до моста: восемь человек под мост, а остальные набрали камней и кто куда: кто за куст, кто за камень. Только-только попрятались – идут. Мы – за камни, потом за дубины. Римляне и вправду понять ничего не успели. У нас Ореста убили, двоих ранили серьезно, ну и поцарапали многих. Мы за Ореста так озлились, что последнего римлянина чуть не в клочья разодрали. Выл он так, что до сих пор вспоминать жутко.
Собрали мы все, что они несли и везли, тут ведьма и говорит: мол, поздно уже и чего по камням ноги бить? Ее дом рядом. Там у нее вино есть доброе, там и раны перевяжем. Никто спорить с ней не стал. Пошли. Прошли немного, чуем: дымом тянет. Пока ведьма в деревне была – от ее дома головешек не осталось. Посмотрела она на это, вздохнула: хорошо, говорит, что я ничего не знала. Тогда бы я за себя мстить пошла, а не за других. Потом говорит: «Но выпить нам все равно найдется что, – и зовет: – Лиина!». Смотрим, из зарослей, на которые и взглянуть-то жутко, девочка выползает, а в руке у нее – свиток. Потом девочка рассказала: она, как только конников увидела, свиток схватила и в терновник. Посмотрела ведьма на свиток, на дочь, – аж лицо просветлело – и говорит девочке: «Лиина, неси вино, хлеб, сыр. Все, что есть, неси. Прихвати и травы от ран». Видишь, какие хитрые?! Погреб-то у них в стороне был устроен и прикрыт так, что не догадаешься.
Выпили мы, перекусили. Вино, надо сказать, – кислятина. Да и откуда у них другое? Сами они виноград не возделывают, а за труды… каждый же старается, что похуже дать. Но вот кислое-то кислое, а в голову ударило.
Перевязали мы раны, тут колдунья бросила несколько раз кости и говорит: «С запада к мосту еще один отряд римлян подходит. Если пойдем сейчас – на рассвете возьмем их сонными. Они людей нахватали и награбили много. Кто идет со мной?». А нам уже тогда море по колено. Встали и пошли. И опять вышло по ее словам. Больше сотни пленников освободили, юношей в основном. Взяли скотину, зерно, оружие, а потерь почти никаких: так, десятка два царапин.
Тут колдунья поднялась на большой камень и говорит: мы, говорит, второй раз римлян бьем и все видели, что не из камня они и не из железа, а из мяса и костей, что кровь из них вытекает, как и из всех остальных. Добычу мы взяли хорошую. Теперь решайте, что делать: разойтись по домам и ждать, когда римляне опять все заберут, а вас поодиночке перережут, или бить их всегда и везде, где только встретятся они нам?
Замолчала она. И мы молчим. Верно, римлян мы побили, но была-то их от силы сотня. И семьи. Куда их? А колдунья, словно мысли наши читает, заговорила: «В горах места много. И добро можно спрятать, и скот, и детей с женами и стариками. Да и сами мы будем в оба глаза смотреть. И нападать будем с разбором: только там и только на тех, где и когда мы сильнее. Пусть же поможет вам мудрость Всесильных…» И тут как громыхнет! Мы чуть с ног не попадали, а она стоит, руки к небу подняла: «Боги, слышите ли вы меня?!» И опять грохот. Тут всех дрожь пробрала: вот так «простая гадалка»! А она громко так продолжает: «Дайте нам мужество начать! – и уже тише. – Нам ведь немного надо. Хлеб растить, виноград. Чтобы жены детей рожали и чтобы дети эти в домах наших росли, а не поливали землю слезами на дорогах и рабских рынках. Чтобы скот наш, хлеб, нашими руками взращенный, нам принадлежал, и чтобы созданное и выращенное нами не отнимали железнотелые пришельцы. И чтобы дома наши стояли столько, сколько хозяевам их угодно будет, а не сгорали в единый миг. Боги! Будьте милостивы к нам!» Опустилась она на колени, на глазах – слезы и уже еле слышно шепчет: «Услышьте мольбы сестры своей. Не для себя…»
