Бернард Корнуэлл - Экскалибур
— Дурень он, этот Мэуриг, — расхохотался Элла. — Его больше заботят души моих подданных, нежели безопасность своей земли, а пара священников — невелика цена за то, что тысяча копейщиков Гвента будут сидеть сложа руки, пока мы захватим Думнонию. — Он обнял меня за плечи и повел обратно, туда, где дожидались лошади. — Ну, Дерфель, понял? Гвент не выступит на войну, во всяком случае, пока король Мэуриг верит в возможность насадить свою религию в моем народе.
— И что, получается? — полюбопытствовал я. Элла презрительно фыркнул.
— Разве что среди рабов и женщин, да и тех раз, два — и обчелся: далеко вера не распространится. Уж я о том позабочусь. Видел я, что эта религия сделала с Думнонией, и здесь я такого не допущу. Наши древние боги для нас вполне хороши, Дерфель, так зачем бы нам новые? Отчасти в этом беда бриттов. Они потеряли своих богов.
— Только не Мерлин, — возразил я.
Тут Элле пришлось прикусить язык. Он свернул в тень дерев, и я заметил: в лице его отразилась тревога. Он всегда боялся Мерлина.
— Слыхал я разное, — неуверенно протянул Элла.
— Про Сокровища Британии? — отозвался я.
— А что они вообще такое?
— Да ничего особенного, о король, — сказал я, ничуть не погрешив против истины. — Набор обветшавших древностей. Только два из них обладают подлинной ценностью: меч и котел.
— Ты их видел? — яростно вскинулся он.
— Да.
— А на что они способны? Я пожал плечами.
— Никто не знает. Артур полагает, весь этот хлам ни на что не годен, но Мерлин говорит, Сокровища повелевают богами, и если совершить нужный магический обряд в нужное время, тогда древние боги Британии станут исполнять волю его.
— Тут-то он и натравит на нас своих богов?
— Да, о король, — ответствовал я. И произойдет оно скоро, очень скоро; вот только об этом я отцу не сказал.
Элла нахмурился.
— У нас тоже есть боги.
— Так призови их, о король. Пусть боги сражаются с богами.
— Боги не дураки, мальчик, — проворчал он, — с какой бы стати им сражаться, если люди отлично умеют убивать от их имени? — Элла решительно зашагал дальше. — Я уже стар, — признался он, — но за всю свою жизнь богов ни разу не видел. Мы в них верим, но что им за дело до нас? — Он встревоженно оглянулся на меня. — А ты в эти Сокровища веришь?
— Я верю в могущество Мерлина, о король.
— Чтобы боги да сошли на землю? — Элла призадумался ненадолго, затем помотал головой. — А если ваши боги и впрямь придут, так отчего бы и нашим не подоспеть к нам на помощь? Даже ты, Дерфель, — саркастически хмыкнул он, — вряд ли выстоишь против молота Тунора. — Мы вышли из-за деревьев, и я увидел, что наш эскорт и лошади исчезли.
— Пройдемся, — предложил Элла, — я расскажу тебе про Думнонию все как есть.
— Я все знаю про Думнонию, о король.
— Тогда, Дерфель, ты знаешь и то, что король Думнонии — дурень никчемный, а ее правитель королем быть не хочет, равно как и этим, как бишь вы это называете, — ну кайзером?
— Императором, — поправил я.
— Императором, — повторил он, издевательски коверкая слово, и увлек меня на тропу вдоль опушки леса. Поблизости не было ни души. По левую руку от нас крутой склон уводил к затянутому туманом устью, а к северу тянулся глухой, промозгло-сырой лес. — Эти ваши христиане готовы взбунтоваться, — подвел итог Элла. — Ваш король — увечный калека, а ваш предводитель отказывается украсть трон у дурня. Со временем, Дерфель, и скорее рано, нежели поздно, на трон найдется желающий. Ланселот и тот едва не захватил его, а вскорости попытается кто-нибудь получше Ланселота. — Элла, нахмурившись, помолчал. — И чего Гвиневере стукнуло раздвигать перед ним ноги?
— Потому что Артур не желал стать королем, — уныло отозвался я.
— Олух и есть. А на следующий год будет мертвым олухом, ежели не примет моего предложения.
— Что за предложение, о король? — спросил я, останавливаясь под огненно-алым буком.
Элла тоже остановился и положил ладони мне на плечи.
— Скажи Артуру, пусть отдаст трон тебе, Дерфель.
Я глядел на отца глаза в глаза. На долю мгновения мне померещилось было, что он шутит, но нет: Элла был серьезен как никогда.
— Мне? — потрясенно повторил я.
— Тебе, — кивнул Элла, — а ты поклянешься в верности мне. Мне от тебя потребуется земля, но ты можешь убедить Артура отдать трон тебе и станешь править Думнонией. Мой народ расселится здесь, станет возделывать землю, ты будешь королем над ними — но под моей рукой. Мы заключим союз, ты и я. Отец и сын. Ты правишь Думнонией, я правлю Энгеландом.
— Энгеландом? — переспросил я. Слово было мне внове. Он убрал руки с моих плеч и широким жестом обвел окрестности.
— Вот, здесь! Вы зовете нас саксами, но ты и я — англы. Кердик — сакс, а мы с тобой — англы, англичане, и страна наша — Энгеланд. Вот Энгеланд! — гордо объявил он, окидывая взглядом сырую вершину холма.
— А как же Кердик? — спросил я.
— Мы с тобой убьем Кердика, — с подкупающей прямотой отозвался Элла и, взяв меня под локоть, зашагал дальше, вот только теперь он вел меня к торной дороге, что петляла меж деревьев — там среди свежеопавших листьев рылись свиньи в поисках буковых орешков. — Ты передай Артуру мое предложение, — настаивал Элла. — Скажи ему, что он может взять трон вместо тебя, коли хочет, но кому бы из вас трон ни достался, владеть вы им будете от моего имени.
— Я скажу, о король, — заверил я, хотя знал: Артур с презрением отвергнет такое условие. Думается, Элла тоже это знал, лишь ненависть к Кердику подтолкнула его к подобному предложению. Он понимал: даже если они с Кердиком в самом деле захватят всю Южную Британию, грядет еще одна война, в которой решится, кто из них двоих будет бретвальдой (так саксы называют верховного короля).
— А если, — предположил я, — вместо того вы с Артуром в будущем году нападете на Кердика?
Элла покачал головой.
— Кердик раздал слишком много золота моим вождям. Они не пойдут против него, тем паче пока он сулит им в награду Думнонию. Но если Артур отдаст Думнонию тебе, а ты отдашь ее мне, тогда золото Кердика им ни к чему. Скажи это Артуру.
— Скажу, о король, — повторил я, по-прежнему зная: Артур в жизни не согласится на подобное. Ведь тем самым он нарушил бы клятву, данную Утеру, — Артур некогда пообещал сделать Мордреда королем, и клятва эта легла в основу всей Артуровой жизни. Я был настолько уверен, что клятвы он не нарушит, что, невзирая на свой ответ Элле, очень сомневался, стоит ли вообще заговаривать с Артуром об этом предложении.
Элла между тем привел меня на широкую прогалину, где дожидался мой конь, а при нем — эскорт верховых копейщиков. В центре прогалины высился громадный необтесанный камень высотой в человеческий рост. И хотя он нимало не походил на обработанный песчаник древних храмов Думнонии, равно как и на плоские валуны, на которых мы провозглашали наших королей, было ясно: камень этот — священный. Ведь стоял он особняком в круге травы, и никто из воинов-саксов не дерзнул подойти к нему поближе, хотя рядом в землю вкопали их собственную святыню: гигантский, очищенный от коры древесный ствол, а на нем грубо вырезанное лицо. Элла подвел меня к огромному камню; не дойдя нескольких шагов, остановился и пошарил в поясном кошеле. Вытащил маленький кожаный мешочек, развязал его, вытряхнул что-то на ладонь и показал мне. На ладони лежало крохотное золотое колечко с оправленным в него осколком агата.
