Анна Малышева - Посланница судьбы
– Бывший разбойник служил приставом?! Вот так дела! – Князь был заинтригован. – Как тебе нравится это вранье, Казимир? – обратился он к Летуновскому.
– В Управы иногда берут бывших колодников, – дипломатично заметил тот. – Работа грязная, не всякий захочет пачкаться.
– Ну, а теперь ко мне зачем пожаловал? – В голосе Белозерского все явственнее слышались презрительные нотки. – Неужто казенные харчи опротивели, решил на моих подкормиться?
– Да я не за харчами вовсе, – отмахнулся Илларион, – я пришел, чтобы рассказать правду о вашей племяннице…
– Моя бедная племянница давно в раю вместе со своими домочадцами, – перебил его Илья Романович, скосив глаза на поляка. Тот делал вид, что разговор ему совершенно безразличен, и даже отошел в сторону, с интересом разглядывая портрет несчастной сироты, грациозно сложившей руки на груди и устремившей к небу невинные глаза, полные слез. Впрочем, портрет этот, как и все более-менее ценное имущество князя, был ему давно известен, и ростовщик имел о нем весьма определенное мнение: «Подделка!»
– Как в раю?.. А, ну да… Разумеется, – опомнился от удивления Калошин, – я ведь имел в виду ту авантюристку, что выдавала себя за вашу племянницу.
– Мне нет дела до авантюристок! – отрезал князь. – И до авантюристов тоже! Сброда всякого развелось – не продохнуть!
– Да ведь, Илья Романович, вам до нее дела нет потому, что вы считаете ее покойницей! – скороговоркой выпалил Илларион, отлично понявший, в кого метил князь, говоря об авантюристах. Зная крутой нрав Белозерского, он боялся, что ему укажут на дверь и не дадут досказать. – А она на самом деле жива… Живехонька! Под могильной плитой на кладбище Василеостровского острога лежит совсем другая девица…
– Что за чушь?! – вспылил князь. – Меня известили о ее смерти!
– Да ведь умерла-то не она, Илья Романович, а совсем другая девица, гулящая! – почуяв твердую почву под ногами, Илларион заговорил бойчее. – Ее и похоронили под видом вашей племянницы, то есть… Под видом авантюристки этой. А сама она вышла на свободу под видом той девки! Это мне известно доподлинно через самых верных людей, по старой службе!
Илларион приосанился, всем своим видом показывая, что сказал достаточно, и не намерен более навязываться. В серых выпуклых глазах князя мелькнуло беспокойство. С минуту он смотрел то на Иллариона, то на спину Летуновского, по которой, впрочем, нельзя было ничего прочесть.
– Я повторяю, мне нет до нее никакого дела, – наконец процедил сквозь зубы Белозерский. И внезапно, совсем другим тоном, тревожным и испуганным, добавил: – Где же она сейчас? Тебе известно?
Илларион загадочно улыбнулся:
– Я, Илья Романович, насчет многого, очень многого могу быть известен… Вот только не знаю, сумею ли вам угодить?
– Ты говоришь, семнадцать лет назад она живой вышла из острога… – пробормотал князь, хмурясь и кусая губы. – Это ничего еще не значит. За семнадцать лет она могла семнадцать раз умереть. И даже семнадцать по семнадцать раз! Да пусть она и жива – повторяю, мне до нее дела нет!
– Конечно, конечно, – вкрадчиво заметил Калошин, – смерть не по лесу ходит, а по людям, знаем… Только… Вам-то нет до нее дела, но ведь вполне возможно, что ей… гм… есть дело до вас, и она вновь захочет вас побеспокоить насчет своих имущественных прав… Это будет… Неприятно.
Скромно произнеся последнее слово, Илларион многозначительно умолк. В гостиной стало очень тихо. Летуновский оторвался, наконец, от созерцания молящейся сироты, над которой витали ангелы в количестве, вряд ли потребном одному человеку, и оглянулся на князя. Илья Романович сидел, подавшись вперед, судорожно впившись пальцами в подлокотники кресла, с приоткрытым ртом, будто хотел вскочить и что-то сказать, но одновременно потерял и дар речи, и способности владения членами. Он глядел на бывшего слугу с таким ужасом, словно тот нес на своем смуглом лице огненную печать преисподней.
* * *Казимир Аристархович вернулся домой совершенно разбитым, с больной головой. Он отказался от ужина и велел камердинеру приготовить ему другой фрак, предназначенный для вечернего приема.
– Что случилось? – войдя к нему в кабинет, настороженно спросила молодая супруга. – На тебе лица нет.
– Все пошло кувырком, – раздраженно бросил он в ответ, – лучше не спрашивай. Как говорится, человек хочет, а Бог хохочет.
– Потому что дело, которым мы все тут занимаемся, не угодно Богу! – Теофилия перекрестилась.
– Неужели? – усмехнулся Летуновский. – По-твоему, Бог покровительствует ворам и мошенникам?
– Как ты не понимаешь, Казимирушка, – ласково сказала супруга, и ее наивные глаза приобрели странно серьезное выражение. – Бог дает князю время для покаяния, чтобы он сам искупил свою вину.
– Не знаю, что ему дает Бог, – с долей сомнения произнес ростовщик, – но Белозерскому всегда в последний момент выпадает удача. Это непременно дьявольское везение.
– Не нам об этом судить, дорогой… Дьявол ничего не может подарить человеку, у него нет на это власти. Он только обещает и потом обманывает. Так что…
Летуновский уже привык к тому, что жена, которую многие считали чуть не дурочкой, говорит подчас неожиданные вещи, особенно если разговор касается вопросов веры. Сам он стал посещать церковь совсем недавно, после венчания. Теофилия настоятельно и в то же время мягко требовала от мужа, чтобы он регулярно исповедовался и причащался, как подобает доброму католику, а по воскресеньям делал пожертвования в церковную казну. Эта материальная сторона веры была очень понятна ростовщику. Вносишь деньги – покупаешь место в раю. И потому Летуновский с таким воодушевлением раскошеливался, когда ему протягивали корзинку для пожертвований. Кроме того, Летуновский по своей личной инициативе передал отцу-настоятелю кругленькую сумму на переустройство храма. Деревянная церковь Святого Людовика Французского должна была вскоре превратиться в каменное здание классического образца.
– Не судите князя, Бог ему судья, – тихо произнесла Теофилия, покидая кабинет мужа. Напоследок он услышал, как она совсем шепотом добавила: – Я ведь говорила, это дурная затея…
Сам Летуновский считал «дурную затею» актом справедливого возмездия. Когда три года назад к нему явился некий барон фон Лаузаннер с письмом от воскресшей Елены Мещерской, ныне виконтессы де Гранси, ростовщик пережил ужасные минуты. Летуновский обнаружил, что оказался соучастником преступления, позволив Белозерскому ограбить сироту, лишить ее огромного состояния. Удар получился вдвойне сокрушительным еще и оттого, что в семье Мещерских его всегда принимали запросто. Он был вхож в дом и знал Елену с колыбели. Поляк частенько одаривал ее дорогими немецкими куклами, детскими веерами, привезенными из Китая, и прочими безделушками. «Балуешь ты мою Аленушку, Казимир, – выговаривал ему граф Денис Иванович. – Не хотелось бы мне видеть в ней индюшачьего жеманства наших московских барынек и барышень. Потому-то и стараюсь оградить ее от лишней роскоши, хочу, чтобы она с детства знала, как живут простые люди. От жизненных невзгод веером не отмахнешься!» И вот эту самую Аленушку, которую ростовщик когда-то баловал вопреки просьбам покойного графа, Илья Романович и ограбил не без его деятельной помощи! Князь заверил и всячески подтвердил, что все Мещерские погибли в страшном московском пожаре, а он, Белозерский, является их единственным законным наследником.
