Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
И если бы не отчаянный и вполне праведный гнев баронессы, который она выражала с присущей ей эмоциональностью, Куртен нашел бы какой-нибудь благовидный предлог, чтобы распрощаться с хозяйкой Ла-Ложери и поскорее вернуться на ферму.
Он был достаточно хитер, чтобы догадаться о том, что баронесса взяла его с собой в замок, дабы подальше увезти от сына; однако ее горе при виде разбитых тарелок, испорченных зеркал, выпачканных маслом ковров и разрисованных примитивными, но захватывающими своей выразительностью рисунками стен гостиной, которая была превращена в караульную, было настолько искренним, что Куртен уже начал сомневаться в своем первоначальном мнении и уже подумывал о том, что, раз его молодого хозяина не настроили против него, ему не составит особого труда с ним переговорить до того, как тот отправится на корабль.
Было уже девять часов вечера, когда баронесса, уронив последнюю слезу по поводу разорения усадьбы Ла-Ложери, села в карету, и тут же метр Куртен, едва успев приказать вознице ехать в Париж и не слушая последних указаний своей хозяйки, которые она отдавала через окно в дверце, бросился со всех ног в сторону фермы.
Там он уже никого не застал и от служанки узнал, что господин Мишель и мадемуазель Берта вот уже два часа, как отправились в Нант.
Арендатор, решив прежде всего их нагнать, бросился на конюшню седлать свою лошаденку, но ее и след простыл! В спешке он не расспросил служанку, на чем уехал молодой господин.
Вспомнив, как медленно плелась его кляча, метр Куртен немного успокоился; тем не менее он зашел в дом на несколько минут, чтобы взять деньги и на всякий случай знаки мэрского достоинства; затем он отважно пустился пешком по следам человека, которого считал не просто беглецом, а почти разбойником, обобравшим его на добрую сотню тысяч франков, которые он, рассчитывая заработать на возлюбленном Волчиц, уже давно мысленно положил себе в карман.
Итак, метр Куртен бежал, словно человек, увидевший, что его банкноты уносит порыв ветра, то есть он мчался почти со скоростью ветра; однако это не мешало ему расспрашивать по дороге всех, кто попадался ему навстречу.
Во все времена основным занятием мэра Ла-Ложери было вести расспросы, и понятно, что он никогда не лишал себя этого удовольствия.
В Сен-Фильбер-де-Гран-Льё ему рассказали, что около половины восьмого вечера видели его лошаденку. Он спросил, кто был седоком; но его любопытство не было удовлетворено, поскольку все внимание трактирщика, к которому обратился метр Куртен, было обращено на лошадь, не желавшую подчиняться всаднику и упрямо отказывавшуюся пройти мимо ветки остролиста и связки яблок, которыми метр Куртен по дороге в Нант имел привычку расплачиваться с ней.
Немного позже арендатору улыбнулась удача: ему обрисовали точный портрет всадника, и теперь у него не оставалось сомнений в том, что речь шла о молодом бароне, хотя — как его уверяли — всадника никто не сопровождал.
Мэр Ла-Ложери, будучи человеком осторожным, рассудил, что молодые люди поехали по отдельности, чтобы не привлекать к себе внимания, но потом обязательно встретятся вновь. И раз дороги молодых людей разошлись, это означало, что фортуна повернулась к нему лицом, а если ему удастся напасть на след Мишеля в Нанте, его усилия будут вознаграждены.
Уверенный в том, что молодой человек не свернул с дороги и уже добрался или скоро доберется до Нанта, Куртен, дойдя до «Рассвета», даже не стал наводить справки у хозяина постоялого двора, ибо не думал, что тот сообщит ему что-то новое; перекусив наспех куском хлеба, он направился не в город, где ему было бы невозможно отыскать Мишеля, а к мосту Руссо, перешел через него и свернул направо к деревне Ле-Пельрен.
У метра Куртена был свой план действий.
Мы уже упоминали о том, что все его надежды были связаны с Мишелем.
Молодой человек, влюбленный в Мари, рано или поздно должен был обратиться за помощью к Куртену, и тот узнал бы, где находилась возлюбленная барона, а так как она сопровождала Малыша Пьера, то Мишель, выдав секрет Мари, выдал бы Куртену и секрет герцогини.
Итак, если Мишель уедет, с ним улетучатся все надежды Куртена.
Поэтому необходимо было любой ценой задержать молодого человека.
Если Мишель не найдет в условленном месте шхуну «Молодой Карл», он вынужден будет остаться.
Что до баронессы де ла Ложери, то в этот момент она была на пути в Париж, и пройдет еще какое-то время, пока она узнает, что побег сына не состоялся, а когда ей станет об этом известно, она найдет другой способ вывезти его из Вандеи. И тогда, рассудил хитрый арендатор, у выздоровевшего Мишеля будет достаточно времени, чтобы привести его к вожделенной цели.
Между тем метр Куртен еще не придумал, как он сможет добраться до капитана «Молодого Карла», чье имя он подслушал, когда баронесса говорила с сыном. Однако — и это делало его похожим на одного великого деятеля древности — метр Куртен полагался на судьбу.
И не напрасно.
Подойдя к Куерону, он разглядел мачты шхуны среди верхушек тополей, которыми порос остров.
На стеньге трепетал на ветру брамсель.
Он не ошибся: перед ним было именно то судно, которое он искал.
В ночных сумерках, когда предметы уже начали терять свои очертания, метр Куртен, обратив взор на берег, заметил шагах в десяти от себя длинную камышовую удочку, наклоненную к воде, к корме которой была привязана крученая шелковая нитка с подпрыгивавшей на волнах пробкой.
Складывалось впечатление, что удочка росла прямо из крутого берега; хотя никого не было видно вокруг, ее не могла не держать чья-то невидимая рука, несомненно принадлежавшая рыбаку.
Метр Куртен был не из тех людей, кто не проверял своих предположений.
Обойдя пригорок, он наткнулся на человека, который устроился под береговым откосом и, не отрываясь, смотрел на то, что выделывало с поплавком течение реки.
На мужчине были матросские штаны из сурового полотна и красная куртка, а на голове — нечто похожее на шотландскую шапочку.
В двух шагах от него течение реки плавно покачивало корму лодки, наполовину вытащенной на прибрежный песок.
Рыбак даже не поднял головы на шаги Куртена, хотя тот кашлянул, чтобы предупредить о своем приближении и дать понять, что не прочь поговорить.
Рыбак не только хранил упорное молчание, но даже не обернулся.
— Уже поздно рыбачить, — решился наконец заговорить мэр Ла-Ложери.
— Видно, что вы ничего не смыслите в рыбалке, — ответил незнакомец, скорчив презрительную гримасу. — Напротив, я нахожу, что сейчас еще слишком рано: самая хорошая рыба клюет по ночам, именно ночью можно поймать что-нибудь стоящее, а не мелюзгу.
