Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— О! — воскликнула баронесса, невольно отстраняя от себя сына.
— Так вот, матушка, — продолжил, выпрямившись во весь рост, молодой барон, — я сделал свой выбор и уверен в ответных чувствах; теперь нас ничто не сможет разлучить: если я уеду, то не один.
— Ты уедешь вместе со своей любовницей?
— Нет, матушка, я уеду вместе со своей женой.
— И ты думаешь, что я соглашусь на этот брак?
— Матушка, вы вольны не давать своего согласия, так же как и я волен не уезжать.
— О, несчастный! — воскликнула баронесса. — Вот благодарность за двадцать лет непрестанных забот, любви и ласки!
— Матушка, — произнес Мишель с твердостью, крепнувшей от сознания, что каждое его слово дойдет до ушей тех, кто его слушал, — как только мне представится случай, я докажу вам мою признательность и преданность, но истинная любовь не должна побуждать мать к тому, чтобы заставлять сына слепо ей подчиняться, заявляя: «Я уже двадцать лет твоя мать и потому твой тиран!»; она не должна говорить: «Я отдала тебе жизнь, молодость, силы и разум, чтобы ты беспрекословно следовал моей воле!» Нет, если матерью движет истинная любовь к сыну, она говорит ему: «Когда ты был слаб и беспомощен, я выходила тебя, когда ты был несмышленышем, я развивала твой ум и способности, когда ты был слеп как котенок и ничего не знал о жизни, я открыла тебе глаза на мир. Теперь ты сильный, умный и без опаски смотришь в будущее. Устраивай свою жизнь как ты этого хочешь, но полагайся при этом не на каприз, а на силу воли. Выбирай одну из тысячи открытых перед тобой дорог и, куда бы она тебя ни привела, люби и почитай ту женщину, которая из слабого сделала сильного, из несмышленыша — знающего, из слепого — зрячего». Вот как я понимаю материнскую власть над сыном, вот в чем мне видится сыновье уважение к матери.
Баронесса растерялась: она скорее была готова увидеть конец света, чем услышать такие разумные и твердые речи.
В изумлении она взглянула на сына.
Гордый и довольный собой, Мишель спокойно смотрел на нее, и на его губах промелькнула улыбка.
— Итак, — спросила она, — ничто не может заставить тебя отказаться от безумных планов?
— Матушка, — ответил Мишель, — просто ничто не может заставить меня нарушить данное мною слово.
— О! — воскликнула баронесса и закрыла глаза ладонями. — Какая я несчастная мать!
Мишель опустился перед ней на колени.
— А я вам говорю: блаженна мать, когда она делает счастливым своего сына!
— Да что же такого особенного ты нашел в этих Волчицах? — спросила баронесса.
— Как бы вы ни называли мою любовь, — сказал Мишель, — я вам отвечу: моя избранница наделена всеми достоинствами, которые мужчина мечтает найти в своей возлюбленной, и к лицу ли, матушка, нам, много пережившим из-за людской клеветы, так легко поверить в наговоры, что преследуют других?
— Нет, нет, нет, — повторяла баронесса, — я никогда не соглашусь на этот брак!
— В таком случае, матушка, — сказал Мишель, — возьмите обратно вексель, заберите письмо к капитану «Молодого Карла»: они мне больше не нужны.
— Несчастный, что же ты собираешься делать?
— Все очень просто, матушка. Лучше смерть, чем разлука с любимой. Моя рана затянулась, и у меня уже достаточно сил, чтобы уйти к лесным братьям. Остатки армии восставших под командованием маркиза де Суде находятся в лесу Тувуа; я примкну к ним, приму участие в боях и при первой же возможности сделаю все, чтобы меня убили. Вот уже два раза я был на волосок от смерти, — добавил он с невеселой улыбкой, — и я уверен, что в третий раз у нее будет более верный глаз и более твердая рука.
И молодой человек положил письмо и вексель на колени матери.
В словах и жестах барона было столько решимости и твердости, что матери стало ясно: ей не удастся уговорить сына.
И она дрогнула:
— Хорошо, пусть будет так, как ты хочешь. И да простит тебя Бог за то, что ты поступаешь вопреки воли матери!
— Матушка, будьте уверены, что Бог простит, а когда вы увидите вашу дочь, вы сами простите.
Баронесса отрицательно покачала головой.
— Отправляйся, — сказала она, — и женись без моего благословения на женщине, которую я не знаю и никогда не видела.
— Я женюсь на женщине, которую вы, матушка, надеюсь, узнаете и полюбите. И день вашего благословения станет для меня самым великим днем в моей жизни. Вы говорили, что приедете, где бы я ни был. Так вот, матушка, я буду вас ждать повсюду, куда бы меня ни занесла судьба.
Баронесса встала и сделала несколько шагов к двери.
— Матушка, вы уходите, не сказав ни слова на прощание, не прижав меня к своему сердцу!.. И вы не боитесь, что это может принести мне несчастье?
— Иди же сюда, мое несчастное дитя, я прижму тебя к груди!
Она произнесла эти слова так, как будто то был крик, вырывающийся рано или поздно из материнского сердца.
Мишель с нежностью прижал к себе мать.
— И когда же ты, дитя мое, намерен уехать? — спросила она.
— Матушка, все зависит теперь от ее решения, — ответил Мишель.
— Ты мне обещаешь поторопиться?
— Надеюсь, что уеду этой ночью.
— Внизу я оставила крестьянскую одежду для тебя. Переоденься, чтобы никто тебя не опознал. До Куерона отсюда восемь льё. Ты сможешь добраться часам к пяти утра. Не забудь: шхуна «Молодой Карл».
— Не волнуйтесь, матушка; с того часа как я решил стать творцом своего счастья, я предприму все, чтобы поспеть вовремя.
— А я поеду в Париж, где сделаю все, чтобы отменили этот жуткий приговор. Умоляю тебя, побереги себя и не забывай, что тем самым ты заботишься обо мне.
И мать еще раз поцеловала своего сына; Мишель проводил баронессу до порога.
Как верный слуга, Куртен стоял внизу у лестницы. Госпожа де ла Ложери попросила проводить ее до замка.
Когда Мишель, закрыв за матерью дверь, обернулся, он увидел, что перед ним со счастливой улыбкой стояла Берта; ее лицо сияло от радости.
Она только и ждала той минуты, когда останется наедине с молодым человеком, чтобы броситься ему в объятия.
Мишель не оттолкнул девушку; однако, если бы сумерки не спустились в комнату, от внимания девушки не ускользнуло бы растерянное выражение лица молодого барона.
— Итак, — произнесла она, — теперь уже ничто не сможет нас разлучить; у нас есть все: согласие моего отца и разрешение твоей матери.
Мишель молчал.
— Мы уедем сегодня ночью, не так ли?
Мишель хранил молчание перед Бертой так же, как перед матерью.
— Итак, мой друг, — спросила она, — почему вы мне не отвечаете?
— Потому что еще ничего не решено относительно нашего отъезда, — сказал Мишель.
