Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
Барон бросился к окну.
Молодые люди увидели, как во двор фермы въехала коляска; навстречу ей с шапкой в руках выбежал Куртен; из коляски выглянула баронесса.
Увидев мать, Мишель почувствовал, как у него внутри похолодело.
Не оставалось сомнений, что она приехала за ним.
Берта перевела на него вопросительный взгляд, чтобы узнать, как ей себя вести.
Мишель указал на темный угол, похожий на чулан без двери, где она могла бы спрятаться и не пропустить ни слова из его разговора с матерью.
Она придаст ему силы, если незримо будет находиться рядом с ним.
Мишель не ошибся: не прошло и пяти минут, как он услышал скрип ступенек лестницы под ногами баронессы.
Берта бросилась в укрытие; Мишель уселся перед окном, словно ничего не видел и не слышал.
Дверь отворилась, и вошла баронесса.
Возможно, она пришла со своими обычными самыми суровыми намерениями, но, увидев Мишеля в неясном свете уходившего дня, такого же бледного, как серые сумерки наступавшей ночи, тотчас забыла все заранее приготовленные слова упреков и лишь протянула к нему руки, невольно воскликнув:
— О! Несчастное дитя! Наконец, я тебя вижу!
Не ожидая такой встречи, Мишель был тронут до слез и бросился в объятия баронессы со словами:
— Мамочка! Моя добрая мамочка!
И она тоже сильно изменилась: ее лицо хранило следы горьких слез и бессонных ночей.
XII
ГЛАВА, В КОТОРОЙ БАРОНЕССА ДЕ ЛА ЛОЖЕРИ, ДУМАЯ, ЧТО УСТРАИВАЕТ ДЕЛА СЫНА, ДЕЙСТВОВАЛА В ИНТЕРЕСАХ МАЛЫША ПЬЕРА
Баронесса села или, вернее, упала в кресло, прикоснувшись губами к голове стоявшего перед ней на коленях Мишеля.
Наконец она обрела дар речи, и слова полились из ее исстрадавшегося сердца.
— Как! — спросила она. — Я нашла тебя в ста шагах от замка, где так много солдат?
— Матушка, чем ближе я к вам, — ответил Мишель, — тем меньше меня будут искать.
— Так ты не знаешь, что происходит в Нанте?
— А что?
— Военный трибунал выносит приговор за приговором.
— Пусть это волнует тех, кто попался, — ответил, рассмеявшись, Мишель.
— Это волнует всех, — возразила мать, — ибо те, кто еще на свободе, могут потерять ее в любой момент.
— Согласен! Но только не в доме уважаемого мэра, известного своими верноподданническими настроениями.
— И тем не менее это не помешало…
Баронесса не смогла закончить свою мысль, будто слова застряли в ее горле.
— Матушка, договаривай до конца.
— Вынести тебе…
— … смертный приговор, мне об этом известно.
— Как! Несчастное дитя, тебе все известно и ты так спокойно об этом говоришь?
— Матушка, уверяю тебя, что, пока я живу у Куртена, мне ничего не грозит.
— И что, этот человек к тебе хорошо относится?
— Его мне послало само Небо: он подобрал меня, когда я был ранен и умирал от голода, он принес меня к себе и с той самой поры кормит и прячет у себя.
— Признаюсь тебе, что у меня к нему было раньше какое-то предубеждение.
— Должен вам сказать, матушка, что вы ошибались.
— Хорошо, дорогое дитя, поговорим лучше о наших делах. Каким бы хорошим ни было это укрытие, тебе все же нельзя здесь оставаться.
— Почему?
— Потому что достаточно нелепой случайности или неосторожного слова, и тебя тут же схватят.
Мишель недоверчиво покачал головой.
— Ты не хочешь, чтобы я умерла от постоянной тревоги?
— Нет, слушаю вас, матушка.
— Мое сердце не выдержит, если ты не покинешь Францию.
— Матушка, а вы подумали, с какими трудностями я столкнусь, если решусь на побег?
— Да, и я обо всем позаботилась.
— Как?
— Я зафрахтовала небольшое голландское судно, которое ждет тебя на реке у Куерона; отправляйся на борт корабля и уезжай поскорее отсюда! Боже мой, лишь бы тебе хватило сил выдержать это путешествие!
Мишель в ответ не проронил ни слова.
— Ты отправишься в Англию, не правда ли? Ты покинешь эту про́клятую Богом землю, уже впитавшую кровь твоего отца! Знай, что, пока ты будешь во Франции, мне не будет ни секунды покоя: я только и буду думать о том, как протянутая рука палача готова вырвать тебя из моих объятий.
Мишель по-прежнему молчал.
— Вот письмо капитану, — продолжала баронесса, — вот вексель на твое имя на пятьдесят тысяч франков, по которому ты можешь получить деньги в Англии и в Америке; впрочем, куда бы ты ни отправился, напиши мне, и я тут же вышлю тебе, сколько бы ты ни попросил… Или же, мое дорогое и любимое дитя, куда бы ты ни уехал, я поеду за тобой… Но что с тобой, почему ты мне не отвечаешь?
В самом деле, Мишель слушал мать с таким чувством, будто речь шла вовсе не о нем. Уехать для него означало расстаться с Мари, и от одной только мысли об этой разлуке сердце его сильно защемило, и ему показалось, что он почувствовал бы меньшую боль, если бы услышал свой смертный приговор. С той поры как Куртен разбередил его душевные раны, с той поры как тот вселил в его сердце новую надежду, он день и ночь, не говоря ему ни слова, только и думал о том, как бы найти девушку; ему казалась неприемлемой даже сама мысль о том, чтобы отказаться во второй раз от своей любви, и чем больше уговаривала его мать, тем больше в нем крепло решение во что бы то ни стало жениться на Мари.
И потому он молчал, что, естественно, не могло не взволновать баронессу.
— Матушка, — сказал Мишель, — я не отвечаю вам потому, что не могу вам ответить так, как мне хотелось бы.
— А как бы тебе хотелось?
— Выслушайте меня, матушка, — произнес молодой человек с твердостью, на какую она не считала его способным, да и сам он при других обстоятельствах вряд ли бы поверил, что сможет говорить с матерью таким тоном.
— Надеюсь, ты не отказываешься уехать?
— Совсем нет, — произнес Мишель, — но у меня есть некоторые условия.
— И ты можешь говорить о каких-то условиях, когда на карту поставлена твоя жизнь, твое спасение? Ты выдвигаешь условия, когда твоя мать умирает от волнения?
— Матушка, — сказал Мишель, — с тех пор как мы не виделись, я многое пережил, многое узнал и, главное, понял, что бывают такие решающие моменты, от которых зависит счастье или несчастье всей последующей жизни. Вот сейчас, матушка, я переживаю один из таких моментов.
— Ты решил не обращать внимания на мои муки?
— Вовсе нет, я хочу поговорить с вами как мужчина. И не удивляйтесь: я был еще ребенком, когда начались все эти события, а вышел из них повзрослевшим на несколько лет. И мне не надо напоминать о долге перед матерью: об уважении, любви, благодарности за все ее заботы и жертвы. Знайте, что я никогда не забуду про свой долг. Однако когда юноша становится мужчиной, перед ним открываются новые горизонты, постепенно расширяющие круг его интересов, и появляются новые обязательства не только по отношению к собственной семье, но и перед обществом; вступив в пору зрелости, он, даже если у него еще не высохло материнское молоко на губах, уже задумывается о том, кто станет матерью его будущих детей.
