Вальтер Скотт - Певерил Пик
— Корону из пуха одуванчика, обвитую его же листьями! — воскликнула Зара. — Я не знаю человека более легкомысленного, чем твой Бакингем. По твоей просьбе я встретилась с ним, и он мог бы показать себя человеком благородным и великодушным; по твоему желанию я выдержала испытание, ибо не страшусь опасностей, от которых отшатываются в страхе малодушные существа моего пола. И что же я нашла в нём? Низкого, жалкого развратника, чья страсть, подобно горящему жнивью, лишь тлеет и дымит, но не может ни согреть, ни сжечь своим огнем. Кристиан, если бы его корона лежала сейчас у моих ног, то я скорее подняла бы позолоченный имбирный пряник, нежели её.
— Ты безумна, Зара, совершенно безумна, несмотря на твои способности и тонкое умение разбираться в вещах. Но оставим Бакингема. Разве ты ничем не обязана мне — мне, который избавил тебя от твоего жестокого хозяина акробата, дал тебе свободу и богатство?
— Да, Кристиан, — ответила она, — я многим обязана тебе. И если бы я не помнила твоих благодеяний, то давно бы предала тебя суровой графине, и, признаюсь, это не раз приходило мне в голову. Она повесила бы тебя на одной из башен своего замка, предоставив твоим наследникам мстить хищным орлам, которые свили бы гнездо из твоих волос и вскормили своих птенцов твоим мясом.
— От души благодарю тебя за такую снисходительность, — сказал Кристиан.
— Да, я всегда искренне хотела быть к тебе снисходительной, — продолжала Зара, — но не за твои благодеяния, ибо они были вызваны только себялюбивыми расчетами. Я тысячу раз отплатила за них моей преданностью и покорностью твоей воле, несмотря на все грозившие мне опасности. Ещё недавно я уважала силу твоего духа, твою власть над своими страстями, твой ум, благодаря которому ты мог управлять волею других, начиная с фанатика Бриджнорта и кончая развратником Бакингемом. Вот почему я признавала тебя своим господином.
— Эти качества, — ответил Кристиан, — остались прежними, и с твоей помощью я докажу, что самые крепкие сети, которые сплели законы гражданского общества, чтобы ограничить природное достоинство человека, можно разорвать, как паутину.
— Пока тобою двигали благородные побуждения, — помолчав, продолжала Зара, — да, я считаю их благородными, хотя и необычными, ибо я создана, чтобы бесстрашно смотреть на солнце, лучей которого боятся бледные дочери Европы, я могла служить тебе; я следовала за тобой, пока ты был руководим жаждой мести или честолюбием. Но страсть к богатству, и ещё добытому такими средствами! Как могу я сочувствовать таким целям? Разве ты не готов был служить сводником королю и принести для этого в жертву честь сироты-племянницы? Ты улыбаешься? Улыбнись ещё раз, когда я спрошу: не с подобными ли намерениями ты приказал мне остаться в доме этого жалкого Бакингема? Улыбнись в ответ на мой вопрос, и, клянусь небом, кинжал мой пронзит твоё сердце.
С этими словами она схватилась за рукоятку небольшого кинжала, спрятанного у неё на груди.
— Я улыбаюсь от презрения к такому гнусному обвинению, — ответил Кристиан. — Я не скажу тебе причины, но знай, что твоя честь и безопасность для меня дороже всего на свете. Правда, я хотел сделать тебя женой Бакингема, и нет сомнения: с твоим умом и красотою этого брака легко можно было бы добиться.
— Тщеславный льстец! — сказала Зара, смягчаясь, казалось, от лести, которую сама же презирала. — Ты будешь уверять меня, что ожидал, будто герцог предложит мне стать его женой. Но как ты смеешь так грубо обманывать меня, когда время, место и обстоятельства изобличают твою ложь? Как ты осмеливаешься снова говорить об этом, когда прекрасно знаешь, что в то время герцогиня была ещё жива?
— Жива, но уже на смертном ложе, — ответил Кристиан. — Что же касается времени, места и обстоятельств, то если бы твои добродетели, моя Зара, зависели от них, ты не была бы тем, что ты есть. Я знал, что ты сумеешь за себя постоять, ибо ни за что не согласился бы подвергнуть тебя опасности ради того, чтобы завоевать симпатии герцога Бакингема или даже все английское королевство. Ты даже не представляешь себе, как ты мне дорога. Итак, согласна ли ты следовать моим советам и идти со мною?
Зара, или Фенелла, ибо наши читатели, верно, давно уже убедились, что это одно и то же лицо, опустила глаза и долго молчала.
— Кристиан, — сказала она наконец торжественным голосом, — если мои понятия о добре и зле дики и непоследовательны, то оправданием мне служит, во-первых, то, что я дика и порывиста от природы, ибо всё существо моё постоянно охвачено жаром, который влило мне в кровь солнце моей родины; во-вторых, моё детство, проведённое в обществе фигляров, фокусников и шарлатанов; и, в третьих, моя юность, полная лжи и обмана, ибо я выполняла твой приказ только слушать, не сообщая никому своих мыслей. И в последней причине моих нелепых заблуждений, если они действительно нелепы, виноват только ты, Кристиан, ибо ради осуществления своих замыслов ты отдал меня графине и внушил мне, что первый долг мой на земле — отомстить за смерть отца, что сама природа повелевает мне ненавидеть и причинять боль той, которая кормит и ласкает меня, хотя точно так же она ласкала бы собаку или другую бессловесную тварь. Мне кажется так же — я буду с тобой откровенна, — что тебе было бы не так легко узнать свою племянницу в ребенке, удивительная ловкость которого приносила богатство жестокому шарлатану, и не очень просто удалось бы заставить его расстаться со своей рабыней, если бы ты сам не отдал меня ему во имя своих собственных целей, оставив за собой право забрать меня, когда тебе это понадобится. Ведь, поручив моё воспитание этому человеку, ты поступил так потому, что никто больше не мог бы научить меня притворяться немой, а тебе очень хотелось уготовить мне эту роль на всю жизнь.
— Ты несправедлива ко мне, Зара, — сказал Кристиан. — Я видел, что ты, как никто другой, способна выполнить задачу, необходимую для мести за смерть твоего отца. Я посвятил тебя, равно как и собственную жизнь, этой цели и связал с нею все свои надежды. Ты свято выполняла свой долг, пока безумная страсть к человеку, который любит твою двоюродную сестру…
— Который… любит… мою двоюродную сестру! — медленно повторила Зара (мы будем называть её теперь её настоящим именем), как будто слова сами срывались с её губ. — Хорошо, пусть будет так! Ещё раз я исполню твою волю, коварный человек, ещё один только раз. Но берегись, не раздражай меня насмешками над тем, что я лелею в своих тайных помыслах — я говорю о моей безнадёжной любви к Джулиану Певерилу, — не зови меня на помощь, когда задумаешь поймать его в западню. Ты и твой герцог будете горько проклинать тот час, когда доведете меня до крайности. Ты, наверно, думаешь, что я в твоей власти? Помни, что змеи моей знойной родины страшнее всего тогда, когда их хватаешь руками.
