"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Эй, я все слышу! – донесся низкий голос Хавлота: болтовня уже задевала его свояченицу, а значит, семейную честь.
Святослав молчал, и гриди видели по его спокойствию, что гоняться за уграми им едва ли придется. Опомнившись от изумления, Святослав уже был недалек от мысли, что сами боги вмешались, избавив Киев от всех служителей Христа. Приняв посольство с грамотой Оттона, он, князь, обещал немцам безопасность на своей земле, но подписанного и скрепленного клятвами договора, как с греками, что охранял бы жизнь приезжих, у Руси ведь нет. Убили немцев не его люди. Даже если Оттон обидится, пусть винит свою вражду с уграми…
– А это того волота звали Ротемидий, да? – толковал с кем-то из приятелей Девята. – Который похоронен? Это его дух из могилы вылез, да?
– Откуда он взялся-то тоже, сроду ни про какого Ротемидия не слыхали тут…
– Хватит болтать! – прикрикнул Святослав, которому мешали думать, и все замолкли.
Отец Ставракий погиб, диакон Агапий служить без него не может. И диакон Теодор не может – им посвящения не хватает, они могут только прислуживать настоящему папасу. А настоящих не осталось. Отца Агапия с Платонидой можно будет следующим летом отправить назад в Греческое царство, а пока у Эльги поживут, от них вреда не будет. Куда теперь Тудора девать? Уж верно, один он хазар крестить не поедет…
– Больше – все, никаких папасов! – отвечая своим мыслям, сказал вслух Святослав. – Ни от немцев, ни от греков, ни от ётуна лысого – будет с нас.
– Это правильно, – пробурчал кто-то из череды укрытых плащами тел.
– Ты бы ложился тоже, княже, – подхватили с другой стороны. – От мрецов у нас дозорные есть, чего тебе-то сторожить?
Святослав поднял голову к темному небу – и впрямь засиделся. Поднявшись, огляделся, отыскивая, где оружничий приготовил ему лежанку, потянулся… и замер с разведенными руками.
Стоило ему сделать пару шагов и оставить костер за спиной, как стал виден огонек вдали. Не очень далеко – примерно там, где еще лежат на дороге изрубленные тела…
Святослав поморгал – огонек не исчез. Потер глаза – все горит.
– Что ты там увидел? – Сзади к нему подошел Игмор.
– Огонь вон. Это кто же такой смелый… это же прямо возле того места… Глядь, ворожить, что ли, кто-то взялся? Мертвецов поднимать?
– Где огонь?
– Да вон! – Святослав показал. – Это ж то самое место, где немцы лежат.
– Они и зажгли? – К ним подошел Добровой. – Где огонь-то?
– Да вон! Вы что ослепли оба? Глаза протрите.
Оба сына Гримкеля Секиры честно потерли глаза.
– Не вижу никакого огня, – сказал Игмор. – Черно все, как у черного медведя в заднице.
Святослав все смотрел на ровно горящий огонек, пытаясь понять, кому мерещится: ему – огонь, или гридям – чернота. Ночь была обыкновенная – теплая, пронизанная пением ночных птиц. В кустах у Днепра щелкали соловьи. Остро пахла земля, увлажненная вечерней росой, в траве бодро скрипели цикады.
Где-то вдали прокричала неясыть. Святослав вздрогнул, и эта дрожь помогла ему понять: это знак. И огонь из тех, кто предназначен только для одного. Потому другие его и не видят.
Он еще раз огляделся. Вон Днепр, вон дорога. Огонь горел именно там, где погибло посольство… И в той же стороне, лишь чуть ближе, стоит волотова могила…
«К Перунову дню Хилоусов меч будет у тебя! – пару дней назад объявила ему Прияслава, едва лишь он проснулся. – Я видела Рагнору, она сказала это!»
Внутри возникло некое чувство, схожее с течением темной реки. И эта река тянула в темноту, к огоньку…
– Я пойду туда. – Святослав сделал шаг вперед.
– Княже, ты что! – Игмор мигом преградил ему дорогу. – Куда тебе ночью одному!
– Мы с тобой! – Добровой подскочил с другой стороны.
– Нет. – Святослав отодвинул обоих разом, будто раздвигал кусты. – Я пойду один. Этот огонь горит для меня.
– А что если это мрецы? Заманивают?
Святослав помедлил. Темная река не отступала. Мысль о мрецах казалась мелкой, неубедительной. Там во тьме его ждало нечто куда более значительное. То, что манило с тех пор, как он впервые услышал про Ахиллеуса.
Ничего не ответив, Святослав стал спускаться с пригорка навстречу зовущему огоньку.
Месяц в первой четверти давал мало света, зато яснее сияли звезды. Блеск воды Днепра тоже помогал не сбиться с пути. Святослав уверенно шел по дороге и боялся только того, чтобы в темноте не наткнуться прямо на мешанину людских и лошадиных трупов. Впрочем, о приближении к ним предупредит удушающая вонь, а пока он свободно вдыхал плотный и свежий травяной дух.
Огонек не исчезал, напротив, быстро приближался. Через какое-то время сместился влево, и Святослав, расставшись с дорогой, медленно двинулся через луг. Раздвигая высокие травы, осторожно нашаривал ногами землю, чтобы не рухнуть в какую-нибудь яму.
Уже было видно, что впереди горит костер на возвышенности. В темноте Святослав не мог видеть, точно ли это волотова могила, но верил, что так оно и есть. Вот возвышенность придвинулась вплотную, ясно видны языки пламени. Обходя ее, Святослав два-три раза наткнулся на опутанные травой большие древние камни: ну точно, могила, вокруг нее когда-то был пояс из валунов. Нашел тропку и стал пониматься, чуть ли не на четвереньках, нашаривая руками уступы. Отблески пламени колебались наверху, но стояла тишина, Святослав слышал только шум от собственного продвижения.
Вот и вершина – плоская, с одной стороны заросшая кустами. На свободном месте горел огонь – на том самом кострище, где его разводят местные парни на Ярилины праздники. Святослав успел заметить кучку толстых сучьев, над которыми взлетало удивительно высокое пламя, – а рядом никого!
Но не может же костер возникнуть сам по себе?
Еще как может – это дает о себе знать душа древнего волота…
– Я здесь, сынок, – раздался позади низкий глуховатый голос.
Словно из-под земли… словно заговорила сама земля…
Сильно вздрогнув, Святослав обернулся. Слева от костра в глаза бросилось нечто высокое, схожее с медведем, присевшим на задние лапы, и даже, кажется, покрытое косматой шерстью. Но не успела в голове сложиться мысль: точно, волотов дух! – как в глазах прояснилось, и Святослав увидел человека. После того видения, что предстало в первый миг – почти обыкновенного.
Но нет – среди людей таких не считают обыкновенными. С привычной ловкостью подогнув под себя ноги, как делают степняки, на земле сидел крепкий, плечистый мужчина лет сорока или чуть больше, обнаженный по пояс. Длинные волосы, заплетенные в косы, падали на бугры мышц на плечах, а косички в бороде, украшенные серебряными бусинами, спускались к мускулистой груди. Посередине груди виднелся очень глубокий и явно очень давний шрам – длиной в ладонь. Святослав вздрогнул: если сюда, в грудь, вошло копье с лезвием такой ширины, да на всю глубину… выжить было никак невозможно. Такие раны не исцеляются, смерть наступает мгновенно. Это мертвец…
Имя мертвеца было начертано у него на лице. Вместо правого глаза зияла черная бездна.
– Садись, потолкуем. – Одноглазый гостеприимно кивнул.
Святослав сел в такую же позу: ноги сами подогнулись. Не особенно привыкший выполнять чьи-либо распоряжения, он всем существом ощутил силу этого голоса: любое слово одноглазого само являлось осуществлением того, что было названо.
– Если хочешь спросить, кто я такой, то можешь звать меня Гейрвальдом. – Одноглазый усмехнулся, и Святославу мельком вспомнилась его зависть по поводу Святого копья у Оттона. – Или же просто Хоаром [710]. Ну, сынок, что ты здесь ищешь?
– Огонь… – Сглотнув, Святослав с трудом выдавил это простое слово из горла, как будто уплотнившийся воздух мешал голосу выходить. – Горел…
– Не будь у тебя нужды великой, ты б его не увидел. Что ты хочешь найти?
– Хилоусов меч. – Святослав вспомнил, какое сокровище недавно хранила могила волота.
