"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– А ты откуда знаешь? – ровным голосом просил Мистина.
В мыслях его сам мелькнул ответ: от Уты, конечно. В те два года, что Ута с детьми жила в Выбутах, она особенно сблизилась с единственной оставшейся при ней дочерью, а та уже достаточно повзрослела.
– Сама догадалась. Матушка мне не говорила ничего, ты на нее не думай. Я сама поняла: когда Ингвар ее впервые в Киев привез, Эльга уже была здесь, и он не смог бы… Смог бы только до того, как они в Киев приехали. А свадьба его с Эльгой была позже, зимой. Вот и выходит, что Улеб не мог родиться позже Святши.
Мистина не возразил: это правда. И собрать эти простые соображения способен кто угодно. Другое дело, никто, кроме самых близких, не возьмется судить, чего мог сделать Ингвар в те давние годы, а чего не мог.
– Бог не допустил, чтобы меч попал к Святше, – убежденно продолжала Витляна. – Он должен попасть к Улебу и честь его восстановить.
– И как он к нему попадет?
Отец смотрел на Витляну таким взглядом, какого она еще у него не видела: закрытым, но внимательным. Он привычно скрывал свои мысли, но искренне хотел проникнуть в ее мысли. Мистина был не из тех людей, для кого дети до седых волос маленькие, а все их речи – пустой лепет. Наоборот, он в каждом своем ребенке видел такого же сына рода, которому просто еще не хватает опыта, в том числе и опыта управления собой.
Когда человек становится взрослым? Когда начинает ставить перед собой взрослые цели. Его младшая дочь придумала себе цель, которой в шестнадцать лет не было даже у него самого – сменить в Киеве князя.
У него эта цель появилась позже. Свенельд не один год это обдумывал, выращивая Ингвара и его супругу, а к делу приступили, когда Мистине было уже двадцать три. Дочь заметно его обскакала. Но им со Свенельдом боги не посылали никаких золотых мечей – средства сразу доказать свою правоту.
– Мы поедем к нему в Выбуты и отвезем меч. Если Святша все равно собирается нас изгнать…
– Нет. – Мистина уверенно качнул головой. – Пойми, дорогая. Я чуть ли не тридцать лет на эту гору карабкался. С того дня, как полез в ту ётунову чащу, в медвежье логово за Эльгой – Ингвару нужна была в жены старшая племянница Олега Вещего. Другой подходящей невесты Олегова рода тогда не было: Ростислава была намного старше нас и уже замужем, а ее дочери – еще малы. И я пошел с сулицей на сам Темный Свет. Я убил того переодетого медведя – и до сих пор не знаю, что мне за это будет, когда три мои души на прощание выпьют из моего черепа и разойдутся каждая своей дорогой. Несколько лет мы осваивались и силу копили. Мы сбросили со стола Олега-младшего, и в гибели Предслава его внуки винят меня, хотя я его пальцем не тронул. Я добился от Сванхейд, чтобы она признала Ингвара единственным наследником Олава. И то, как я этого добился, черным пятном лежало на моей душе до самой смерти Ингвара. Я ходил с ним на греков, и под Ираклией меня чуть на пику не насадили и конем не раздавили. В год мятежа древлянского меня заставили выбирать, кого предать: вас, мою семью, или Ингвара – моего князя и побратима. Он ценой своей жизни избавил меня от этого выбора, но отмыть мою честь не сумел. Идти после этого на Ингварову могилу пировать, где на одного моего отрока было пятеро древлян, было забавой – что «в криночки» играть. Тогда мне было совсем все равно, вернусь ли я с той могилы живым. В тот же год Святослав вызвал меня на поединок, все из-за того же обвинения. И опять мне пришлось выбирать: проиграть бой и признать вину, или пролить кровь своего князя, которому клялся на оружии. И те двенадцать лет, что с тех пор прошли, тоже не были для меня легкими. А теперь ты говоришь мне – оставь все и уезжай, чтобы вручить Улебу какое-то старое ковыряло?
– И кого ты выбрал? – Витляна враждебно взглянула на него. – Нас или Ингвара?
Только до этого места она и дослушала толком. Пока отец говорил, Витляна все лучше понимала: ее замысел у него сочувствия не встретит. Его замыслы куда шире, судьба своей семьи – только малая их часть. Они, его дети, знали об этом всегда, с рождения. И этого не могли ему простить, пусть в самой глубине души. Ута не позволяла им говорить об этом – она раз и навсегда приняла свое малое место в жизни мужа. И это ее добровольное умаление они прибавляли к винам отца.
– Этого я не говорил никогда и никому.
Мистина ничего не добавил, но Витляна услышала: «И тебе не скажу».
– Теперь ты можешь… – Витляна запнулась, не посмев сказать «искупить свою вину», – сделать что-то для того, чтобы Улеб занял свое законное место и восстановил честь семьи.
Мистина глубоко вдохнул. Он понимал, в чем они друг друга не понимают, но не надеялся объяснить: его мысли была слишком широки для головы Витляны. Права недостаточно, когда нет силы его утвердить. Потому несправедливо обиженные наследники взывают о поддержке к богам, но получают ее очень немногие. Сила Улеба – это он, Мистина. Без него права бесполезны. Но силу нужно применять с умом, иначе не будет ни силы, ни прав, ни пользы.
– Где Хилоусов меч? – спросил он вместо этого. – У тебя?
– Я знаю, где он, – коротко ответила Витляна, и в этой краткости Мистина тоже ясно услышал: «Но тебе не скажу».
Однако он не собирался кричать на нее и таскать за косу. Своя сила доставляла ему удовольствие только в борьбе с опасным противником, а собственную дочь он таковой не считал. Она уже ступила на дорогу, на которую ее толкает сама кровь, – это ведь внучка Свенельда. Идти по этой дороге Витляне тоже нужно учиться. Как знать, что за участь ее ждет? Когда Эльге было столько же лет, никто не знал, что из нее получится.
– Ни с мечом, ни без меча мы не сможем сделать Улеба князем. Ингвар когда-то одолел Олега-младшего не правом, а обещанием похода на Царьград, за славой и добычей. Сейчас руси обещан такой же поход – на Итиль. С мечом или без меча, русь пойдет за Святославом. А Улеб на Итиль войско не поведет.
– Зачем нам Итиль? Я знаю, Эльга этим недовольна. Она говорит: нужно погосты ставить, уставы и уроки давать людям, дань собирать, а не мечом махать где-то за тридевять земель!
– Грек нашел этот меч, ему его бог помог: вернем меч Святославу, он на Хилоуса равняться станет, а не на Оттона с его Святым копьем. Эльга этого захочет. Но и без того у Святослава довольно сторонников. Русь издавна живет мечом и веслом, ее не переделать. Да и не нужно. Самой державы нашей не было бы, будь мы другими. И на Хазарию идти надо – пришла пора. Сами не захотим – Оттон заставит. Он, вон, грамоту выписал: хазар крестить. Мы к ним не пойдем – Оттон пойдет. Так неужели нам его вперед пропустить? Нет уж. Пусть Святослав идет на хазар. А мы с Эльгой здесь управимся.
– Ты хочешь отдать ему меч? – с вызовом воскликнула Витляна. – Тому, кто оскорбил наш род и тем гордится?
– Не вижу для него лучшего применения. Святослав – наш небесный воин, ему по руке. Так где он?
Витляна молчала.
– Не слышу ответа.
– Не будет тебе ответа. Я взяла этот меч, чтобы отдать брату моему Улебу и честь его восстановить.
– И столкнуть его со Свенельдом? Да ты Улебу смерти хочешь! И то счастье, что его отсюда живым отпустили!
– Хорошо, не столкнуть, – сдала назад Витляна: так далеко ее воинственность не заходила, чтобы желать прямой войны между собственными братьями. – Мы поставим Святше условие: он получает меч, а взамен возвращает Улеба в Киев, дает ему место за столом рядом с собой, честь и почет. И Горяну.
Мистина едва не засмеялся – сдержался с трудом. Очень ясно увидел Улеба на месте витязя из саги, что в конце получает дочь цесаря, багряные одежды и половину страны в управление.
– Чтобы поставить ему условие, нужно признать, что меч у нас.
– Мы что-нибудь придумаем. Я скажу, что мне явилась Валь… кто-нибудь явился во сне и указал место. И что я не знаю, где он сейчас, а он будет открыт Улебу, когда он вернется.
– А Святша не поверит ни на вот столько и скажет, что это я тебя научил. Неужели ты так плохо его знаешь, если думаешь, что ему можно ставить условия? Он никогда не пойдет на это. Не сдаст назад, не признает, что был неправ. И чем больше его будут убеждать, тем сильнее он будет гневаться. А на что он способен в гневе, мы уже знаем. Есть только один способ его унять: вернуть ему меч, не дав понять, что мы к этому причастны. Вот это я придумаю. Но для этого я должен знать, где он. Ну?