Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— Так, значит, он ранен? — торопливо спросила Мари.
— Как? Разве вы не знаете?
— О! Боже мой! Боже мой! Ранен! — воскликнула Мари, и ее глаза наполнились слезами.
От Куртена невозможно было ничего скрыть. Он обо всем догадался.
— Ба! — воскликнул он. — Его рана не такая опасная, чтобы долго залеживаться в постели. До свадьбы заживет!
Мари невольно побледнела.
Слова Куртена напомнили ей о том, что она до сих пор не удосужилась спросить о сестре.
— А что с Бертой, вы мне ничего про нее не сказали?
— О! Ваша сестра! Она умеет за себя постоять! Когда она подцепит мужа, то сможет сказать, что ловко приобрела состояние.
— Она не больна? Она не ранена?
— У нее только легкий жар.
— Бедная Берта!
— Она слишком много взяла на себя: не всякий бы мужчина выдержал испытания, которые ей пришлось пережить.
— Боже мой, — взволновалась Мари, — они больны и за ними некому ухаживать!
— О нет, они ухаживают друг за другом. Вы бы только взглянули, как ваша сестра, несмотря на свою болезнь, его лелеет! Правду говорят, что еще можно встретить мужчин, которым везет. Вот и господину Мишелю его суженая оказывает такую помощь, на какую не всякая мать способна… Ах! Если он не ответит ей самой пылкой любовью, это будет с его стороны черной неблагодарностью!
При этих словах Мари снова почувствовала себя несчастной.
Заметив смущение девушки, всадник злорадно улыбнулся.
— Но, — сказал он, — хотите узнать об одной вещи, о которой, как мне показалось, я догадался?
— О какой?
— Что господин барон предпочитает пепельные локоны самым сверкающим черным волосам.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила дрогнувшим голосом Мари.
— Если надо, могу объяснить; я думаю, что это не будет для вас большой новостью: господин Мишель любит только вас, и, если Берта — имя той, на которой он должен жениться, сердце его принадлежит Мари.
— О сударь, — воскликнула Мари, — вы все выдумали, барон де ла Ложери никогда ничего подобного не мог вам сказать!
— Нет, но я сам обо всем догадался, ведь я отношусь к господину барону лучше, чем к близкому родственнику, и мое самое горячее желание — видеть бедного цыпленочка счастливым, и потому, когда ваша сестра вчера меня попросила сообщить вам о них, я дал себе слово обязательно сказать вам все, что думаю по этому поводу.
— Сударь, вы заблуждаетесь, — стояла на своем Мари, — господин Мишель вовсе не думает обо мне. Он жених моей сестры и, поверьте мне, любит ее без памяти.
— Мадемуазель Мари, вы напрасно мне не доверяете. Вы знаете, кто я? Меня зовут Куртен, я главный арендатор у господина Мишеля. Скажу вам больше: я его доверенное лицо…
— Господин Куртен, вы меня многим обяжете, — прервала его речь Мари, — если согласитесь…
— На что?
— Переменить тему разговора.
— Согласен, но, с вашего позволения, я повторяю мое предложение: садитесь на лошадь позади меня, ведь тогда дорога вам не покажется столь трудной. Я не ошибся, предположив, что вы направляетесь в Нант?
— Да, — ответила Мари, и, хотя Куртен не внушал ей доверия, она не посчитала нужным скрывать от человека, назвавшегося доверенным лицом г-на де ла Ложери, цель своего путешествия.
— Хорошо, — сказал Куртен, — я тоже еду в ту сторону, так что составлю вам компанию, если только… Если только вы направляетесь в Нант для выполнения какого-нибудь поручения, я бы охотно выполнил его и освободил бы вас от утомительных хлопот.
Несмотря на привычку говорить только правду, Мари пришлось солгать, ибо никто не должен был знать, почему она направлялась в Нант.
— Нет, вы мне ничем не можете помочь. Я иду к отцу: он скрывается в Нанте.
— А! — недоверчиво произнес Куртен. — Смотри-ка, господин маркиз скрывается в Нанте! Здорово придумано, нечего сказать, а те, кто отправился на его поиски, говорили, что перевернут весь замок и не оставят камня на камне.
— Откуда вы все это знаете? — спросила Мари.
Куртен тут же спохватился, ибо дал понять, что ему известны намерения жандармов, и поспешил исправить оплошность.
— Боже мой, — сказал он, — именно для того, чтобы просить вас не возвращаться в замок, и направила меня к вам ваша сестра.
— Ну вот, вы теперь видите, — сказала Мари, — ни мой отец, ни я не вернемся в Суде.
— Ах, да, я совсем забыл, — заметил Куртен таким тоном, будто эта мысль нечаянно пришла ему в голову, — а если ваша сестра и господин де ла Ложери захотят написать вам, не понадобится ли им ваш адрес?
— Я его и сама еще не знаю, — ответила Мари. — У моста Руссо меня должен встретить человек, который проводит меня до дома, где скрывается отец. Когда я увижу отца, я тут же напишу сестре.
— Прекрасно, если вам захочется что-нибудь передать вашим близким или если господин барон и ваша сестра надумают отправиться к вам и им понадобится проводник, обращайтесь ко мне.
И, многозначительно улыбнувшись, он произнес:
— О! Могу поспорить, что мне не раз придется ездить по поручению господина Мишеля.
— Опять! — воскликнула Мари.
— Ах, простите, я не знал, что вы так сильно рассердитесь.
— Да, ибо ваши намеки оскорбительны и для вашего хозяина, и для меня.
— Ба! — заметил Куртен. — Это всего лишь слова! У господина барона такое огромное состояние, что я не знаю ни одной девицы на выданье на десять льё вокруг, какой бы богатой наследницей она ни была, которая отказалась бы от такого завидного жениха. Мадемуазель Мари, — продолжил арендатор, считая, что все разделяют его преклонение перед деньгами, — стоит вам сказать одно лишь слово, и я ручаюсь, что это состояние станет вашим.
— Метр Куртен, — сказала Мари, бросив на фермера такой взгляд, который не оставлял сомнений об ее отношении к собеседнику, — я не сержусь на вас потому, что помню о вашей привязанности к господину де ла Ложери. Еще раз прошу, не говорите мне такого.
Куртен был невысокого мнения о добродетели Мари и не ожидал такой щепетильности от девушки, пользовавшейся репутацией волчицы. Его удивление возросло еще больше, когда он без труда заметил, что девушка отвечала взаимностью на любовь, которую пронизывающий взгляд арендатора разглядел в самом сокровенном уголке сердца барона де ла Ложери.
Какое-то время он был обескуражен ответом, какой вовсе не ожидал услышать.
Куртен рассудил, что своим нетерпением он может все испортить, и решил: пусть рыбка сама заходит в сети, а ему останется только ее вытянуть.
Незнакомец из Эгрефёя предположил, что предводители легитимистского восстания попытаются укрыться в Нанте. Маркиз де Суде — по крайней мере Куртен так думал — уже находился в городе. Туда же направлялась Мари. Малыш Пьер, по всей видимости, тоже окажется в городе. Любовь Мишеля к девушке станет нитью Ариадны, которая приведет к ее тайному убежищу, и оно несомненно будет тем местом, где укроется Малыш Пьер, что и стремился узнать метр Куртен; он рассудил, что, если он будет и дальше навязываться в провожатые Мари, это вызовет у нее подозрения, и, несмотря на огромное желание довести начатое им дело до конца еще сегодня, принял благоразумное решение — не торопить события и соблюдать осторожность; более того, он решил представить Мари некоторые доказательства своей благонадежности, чтобы у нее не оставалось сомнений на его счет.
