Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
Маркиз де Суде разделял мнение последних; однако им возражали, доказывая, что за прибрежной полосой установлено особое наблюдение и невозможно без пропуска проникнуть в морской порт, каким бы незначительным он ни был.
Малыш Пьер положил конец спорам, заявив, что принял решение направиться в Нант и войти туда среди белого дня в платье крестьянки.
От внимания Малыша Пьера не ускользнуло, как изменилась Мари и какой у нее удрученный вид. Так же как и маркиз де Суде, он подумал, что виной тому тяготы того образа жизни, который она с некоторых пор вела; рассудив, что с отцом девушка по-прежнему будет подвергаться опасности, он предложил маркизу де Суде позволить дочери сопровождать его, Малыша Пьера.
Маркиз с благодарностью согласился.
Мари в душе не очень-то была рада этому, ибо беспокоилась, сможет ли она в большом городе узнать что-нибудь о судьбе Берты и Мишеля; с возраставшей с каждой минутой тревогой она ждала весточки о них. Но, с другой стороны, она не могла отказаться, и ей пришлось уступить.
На следующий день, а это была суббота и базарный день, Малыш Пьер и Мари, переодевшись крестьянками, вышли из дома в шесть часов утра.
Им предстояло преодолеть три с половиной льё.
Не прошло и получаса, как грубые крестьянские башмаки, а особенно шерстяные чулки, непривычные для Малыша Пьера, натерли ему ноги; он прошел еще немного, однако, рассудив, что в такой обуви ему не дойти, сел на обочину, снял чулки и башмаки, сунул их в огромные карманы и пошел босиком.
Через некоторое время, когда мимо них прошли крестьянки, он подумал, что нежная кожа и аристократическая белизна ступней могли его выдать; он подошел к обочине дороги, поднял ком земли и, вымазав ноги до черноты, продолжил путь.
Подойдя к Ле-Сориньеру, они увидели напротив стоявшего у дороги трактира двух жандармов, непринужденно разговаривавших с каким-то крестьянином, который сидел, как и они, верхом на лошади.
Малыш Пьер и Мари шли вместе с пятью или шестью крестьянками, и жандармы даже не взглянули в сторону женщин. Однако Мари, по привычке не спускавшей глаз со всех идущих навстречу прохожих в тревожной надежде, что она встретит знакомого, который, возможно, что-нибудь расскажет ей о Берте и Мишеле, показалось, будто крестьянин разглядывал ее с пристальным вниманием.
Спустя некоторое время она оглянулась и увидела, что он, попрощавшись с жандармами, хлестнул свою лошадь, чтобы нагнать женщин.
— Будьте осторожны! — предупредила она незаметно Малыша Пьера. — Вот человек, которого я не знаю, но он обратил на меня внимание и теперь нас преследует; отойдите от меня и сделайте вид, что вы меня не знаете.
— Хорошо, Мари, а если он с вами заговорит?
— Не волнуйтесь: я найду, что ответить.
— Если нам придется расстаться, знаете ли вы, где мы должны встретиться?
— Конечно, но прекратим разговор… Он уже рядом.
В самом деле, позади послышался топот копыт.
Как бы непреднамеренно Мари замедлила шаг и оказалась позади попутчиц.
Она невольно вздрогнула, когда услышала голос обратившегося к ней с вопросом мужчины.
— Итак, милая девушка, мы направляемся в Нант? — спросил крестьянин, придерживая лошадь и продолжая разглядывать Мари с нескрываемым любопытством.
Девушка решила ответить так же игриво.
— А что, разве вы не видите? — сказала она.
— Хотите, я вас провожу? — спросил всадник.
— Спасибо, спасибо, — ответила Мари, стараясь подражать говору вандейских крестьянок, — я уж лучше пойду со своими подругами.
— Со своими? Уж не хотите ли вы, чтобы я поверил, будто молодки, которые идут впереди, из вашей деревни?
— Какая вам разница, с одной деревни или нет? — сказала Мари, избегая отвечать на коварный вопрос.
Мужчина, казалось, и не заметил, что она насторожилась.
— Послушайте, у меня к вам есть предложение, — заметил он.
— Какое?
— Садитесь на лошадь позади меня.
— А! Вот это да! — ответила Мари. — Что будут говорить в округе, если узнают, что такую бедную девушку, как я, подвозил мужчина, весьма похожий на господина?
— Да, видно, вы не привыкли к благородному обществу!
— Что вы имеете в виду? — спросила Мари, почувствовав какой-то подвох.
— Я хочу сказать, что для жандармов вы вполне могли сойти за крестьянку, но только не для меня: вы вовсе не та, за кого себя выдаете, мадемуазель Мари де Суде.
— Если вы не имеете недобрых намерений по отношению ко мне, тогда почему же так громко произносите мое имя? — спросила девушка, останавливаясь.
— Ну и что? — сказал мужчина. — А что тут плохого?
— Вас могли услышать эти женщины, а раз вы видите меня в такой одежде, значит, так надо для моей безопасности.
— О! — подмигнул ей мужчина с самым благодушным видом. — Женщины, которым, по вашим словам, вы не доверяете, кое о чем догадываются.
— Нет, уверяю вас.
— По крайней мере, одна из них…
Мари невольно вздрогнула, однако, взяв себя в руки, произнесла:
— Ни одна из них… Но почему, скажите, вы мне задаете такие вопросы?
— Если с вами действительно никого нет, как вы утверждаете, я вас попрошу немного задержаться.
— Меня?
— Да.
— С какой стати?
— Чтобы избавить меня от лишней поездки, ведь мне пришлось бы завтра отправиться в нее, если бы я не встретил вас сегодня.
— Почему вы должны были ехать завтра?
— Мне надо было бы вас найти!
— Вы хотели бы меня найти?
— Как вы понимаете, не по собственному почину.
— От кого же у вас было такое поручение?
— От тех, кто вас любит.
И, понизив голос, он произнес:
— От мадемуазель Берты и господина Мишеля.
— Берта? Мишель?
— Да.
— Так, значит, он жив? — воскликнула Мари. — О, говорите же! Умоляю вас, скажите, что с ними?
Словно ожидая смертного приговора, Мари произнесла эти слова с такой безумной тревогой в голосе и так переменилась в лице, что на губах Куртена, с любопытством наблюдавшего за девушкой, появилась дьявольская улыбка.
Находя удовольствие в созерцании мук девушки, он не торопился с ответом.
— О нет, нет, успокойтесь, — наконец произнес он. — Он выздоровеет!
— Так, значит, он ранен? — торопливо спросила Мари.
— Как? Разве вы не знаете?
— О! Боже мой! Боже мой! Ранен! — воскликнула Мари, и ее глаза наполнились слезами.
От Куртена невозможно было ничего скрыть. Он обо всем догадался.
— Ба! — воскликнул он. — Его рана не такая опасная, чтобы долго залеживаться в постели. До свадьбы заживет!
