Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия

— Здесь, — пробурчал он себе под нос.

— Она? — Широкий силуэт Кувшинной Рожи заслонил светлый прямоугольник двери.

— Нет.

Хансиро почувствовал что-то похожее на восхищение, но сдержал свои чувства: в конце концов, девица не могла проделать такой трюк в одиночку. Скорее всего, у нее имелись помощники. Он вычеркнул один пункт из своего мысленного реестра предположений: эта женщина может быть беглянкой или убийцей, или тем и другим вместе, но, по-видимому, не является жертвой преступления. Пока не является.

Старая Кувшинная Рожа заглянула в бочку, сдавленно вскрикнула и зажала ладонями накрашенный рот, а потом испуганно завертела головой. Она пыталась придумать, как скрыть смерть чиновника от властей, и знала, что скрыть ее не удастся. Не говоря больше ни слова, Хансиро направился к выходу. Хозяйка дома терпимости дала ему список постоянных гостей Кошечки. С них он и начнет.

Кувшинная Рожа засеменила за ним:

— Найдите ее раньше, чем она обеспокоит князя Киру. Я увеличу вашу плату.

«А свои затраты ты поставишь в счет княжне Асано», — подумал Хансиро.

Едва он появился на заднем крыльце заведения, носильщик сандалий «Благоуханного лотоса» выбежал из-за угла здания. Хотя должность этого человека была низкой, он исполнял свою работу мастерски. Потрепанные и грязные сандалии Хансиро слуга нес без малейших признаков отвращения. Хансиро невозмутимо стоял на крыльце, пока слуга завязывал соломенные шнуры поверх его потертых таби. Потом маленький человечек несколько раз поклонился и исчез.

Широкие карнизы «Благоуханного лотоса» и соседнего публичного дома почти касались друг друга и создавали мрак в проходе под ними. Хансиро глядел на пятна света вдали — там бурлила жизнь улицы Ёсивары — и чувствовал, как все его существо заполняют знакомые ощущения. Хансиро всегда был насторожен и готов к действию, но когда он пускался в погоню, в нем просыпалось что-то хищное. Словно обитающий в его теле опасный зверь поднимался, потягивался, зевал, обнажая белоснежные клыки, облизывал их розовым языком, а потом начинал ловить запахи в налетающем порывами ветерке, глухо взрыкивая от голода. Хансиро даже уловил отголосок этого рыка где-то в глубине горла.

Когда Хансиро было двадцать пять лет, он попал в число самураев без господина, которых называли ронинами. (Слово ронин, если говорить упрощенно, означает «плывущий по течению в жизненном море».) С того времени вот уже пятнадцать лет он зарабатывал себе средства к существованию, ведя опасную жизнь среди людей, чьи занятия были странны, а результаты их в той или иной степени эфемерны. Профессиональные игроки, сводники, владельцы «пьяных бань», хозяйки домов терпимости, куртизанки, проститутки и уличные артисты — вот тот срез общества, с которым имел дело Хансиро.

Хансиро специализировался на розыске потерянного — людей, ценностей, чести. В Ёсиваре исчезало со своих мест многое, так что он никогда не сидел без работы. Хансиро редко имел достаточно денег, чтобы посещать «дома выбора» как гость, но тем не менее был в веселом квартале своим человеком.

Из «Благоуханного лотоса» Хансиро направился к Большим воротам, где надеялся получить вместе со своим мечом и кое-какие сведения. Подручный Сороконожки оказался достаточно умен, чтобы навязывать господину свои услуги. Он лишь непрерывно кланялся, пока Сороконожка лично принимал номерок и ходил за оружием своего товарища в привратный домик.

Хотя старинный меч работы мастера Канэсады сейчас находился в ножнах, Сороконожка нес его на шелковом платке. Передавая оружие Хансиро, он согнулся над клинком в низком поклоне. Этот поклон относился больше к тонкому изогнутому лезвию из серебристо-синей стали, чем к его нынешнему владельцу: люди смертны и уходят из этого мира, чтобы вернуться в новом обличье, а дух такого меча, как этот, живет вечно.

Свободным концом платка Сороконожка с любовью протер круглые перламутровые вставки в форме лошадиных подков, украшавшие лакированную, всю в медно-красных и золотистых пятнах поверхность ножен. Изображения ворон на овальной медной пластине, защищавшей рукоять, обозначали школу боевого искусства «Новая тень».

— Современные мечи не могут сравниться с теми, что делали мастера в годы Кото, — вздохнул Сороконожка.

Хансиро только промычал что-то себе под нос: он знал, что любопытство Сороконожки само проделает за него основную часть работы. Главный сторож веселого квартала получил свое прозвище еще в молодости — в те годы он наносил удары обоими мечами так быстро и перемещался вокруг противника с такой скоростью, что казалось, у него множество рук и ног. Как и Хансиро, старый привратник был ронином. Уже сорок пять лет прошло с тех пор, как его господин погиб в постели знаменитого актера театра кабуки во время великого «Пожара из-за длинных рукавов». Эта смерть являлась постыдной, но не оттого, что князь умер, втыкая свой «предмет» между «половинками арбуза» другого мужчины, — стыд был в том, что он умер не в бою, а в постели. Трагический случай вызвал к жизни множество озорных стихов о пламени княжеской страсти.

Истинный воин мог иметь в жизни лишь одного господина, а правительство запрещало верным слугам следовать за господами в мир духов. И, кроме того, в стране, как на беду, уже сто лет стоял мир — с тех пор, как Токугава Иэясу пришел к власти. Так что воины, особенно безработные, были нужны в Японии не больше, чем блохи в гостинице для простонародья, и развелось их не меньше, чем этих блох. Поскольку веселая жизнь Ёсивары всегда приносила Сороконожке радость, он решил превратить свое увлечение в работу.

Теперь его увлечением стало коллекционирование слухов. Главный сторож имел большое собрание новостей, но мало с кем делился ими.

Поэтому, приказав своему помощнику следить за воротами, Сороконожка пригласил Хансиро на чашку чая в свою маленькую конторку.

Наливая чай, Сороконожка со свистом втянул воздух через сжатые зубы, обдумывая, с чего лучше всего начать разговор. Он был в отчаянии от того, что по его оплошности Кошечка сумела ускользнуть, и даже чувствовал себя в ответе за случайную смерть сыскного инспектора, справедливо подозревая, что эти два события как-то связаны между собой.

Наконец сторож решился и заговорил:

— Здесь вчера вечером было жарко.

— Да, я знаю. — Хансиро мастерски умел вести беседу с экивоками.

Какое-то время приятели молча, мелкими глотками пили чай.

— Ей будет трудно скрываться: она очень красива, — заметил Сороконожка. — Знаменосец, должно быть, волнуется, — Сороконожка не смог удержаться, чтобы не титуловать Киру низшим из его званий.

— Еще бы, она ведь разрушительница замков, — отозвался Хансиро, и Сороконожка улыбнулся.

Красивых женщин называли кэйсэй — «разрушительница замков», потому что они зачастую являлись причиной гибели и людей, и царств [12]. Одна из них погубила молодого князя, которому Хансиро служил в Тосе пятнадцать лет назад. Юноша промотал свою долю семейного состояния в кутежах с наглой и лживой куртизанкой, и отец официально отрекся от него. Униженный, обнищавший, отвергнутый родной семьей молодой человек обрил голову и стал монахом. Таким образом, куртизанка разорила и Хансиро, изменив его жизненный путь, и он смело мог считать себя жертвой женского коварства.

В конце часа Дракона Хансиро знал уже очень много о своей подопечной. И сам оставил Сороконожке несколько новостей взамен. К тому же он порадовал старика тем, что выслушал его воспоминания о старых временах и согласился с ним, что жизнь среди самураев, одержимых деньгами и жаждой приобретения вещей, — сплошной срам.

Наконец Хансиро разместил свой меч работы Канэсады за поясом — точно под нужным углом справа от короткого меча, потом, продев шелковые шнуры в особые отверстия в ножнах, привязал оружие к поясу, поклонился и ушел, оставив Сороконожку в грустных раздумьях над седьмой чашкой чая.