Денис Субботин - Ларец Самозванца
— Почему ты смолчал? — резко спросила она, разворачиваясь и, в упор, глядя в его глаза.
— Почему? — вздохнув, устало переспросил тот. — Дорогая моя, но ведь ты знаешь, я… А впрочем, ты права — я зря смолчал. Я должен был осадить Анджея… Но ведь он не со зла! И вряд ли он говорил о тебе… Да я уверен, что это не так! Пан Анджей очень хорошо относится к тебе. С чего бы ему оскорблять тебя?!
— Но он, тем не менее, оскорбил! — возразила возмущённая Татьяна. — А ещё больше оскорбили вы, не оспорившие его слов! Как будто он прав!
— Я не говорил этого! — быстро возразил он. — И даже не думаю так… Татьяна! Ну как, как ты прикажешь доказать тебе свою любовь, если за всё время, что мы едем вместе, мы не перекинулись и двумя дюжинами слов? Хотя у тебя есть лошадь, ты предпочитаешь передвигаться в возке и выходишь на остановках… чтобы сразу же укрыться в разобранной для тебя палатке! Что происходит, любимая моя?
— А происходит то, что и должно! — сердито ответила Татьяна. — Знаешь ли, такая дорога тяжела для женщины, тем более что для меня она впервые. Я никогда прежде не покидала Москвы так надолго, да и не ездила так далеко! И ты хочешь, чтобы я не уставала? Ко всему прочему, мне тяжело… Я ведь теперь грешница, Роман, жуткая грешница! Мне приходится думать о том, что в Москве остался мой муж, с которым я венчалась в церкви, а впереди меня ждёт… А что меня ждёт у тебя, в Смородиновке? Я не могу стать твоей женой, я уже венчана и муж мой жив. Солгать перед Богом и людьми? Нет, я не согласна… Я уже жалею, что согласилась на это безумие, пан Роман…
Прежде, чем она успела продолжить, пан Роман уже стоял подле неё и ладони его впервые за поход нашли место на её талии и под затылком. Татьяна дёрнулась, но как-то неуверенно, слабо. И почти не сопротивлялась, когда пан Роман привлёк её голову к себе и жадно, готовый побороть сопротивление с её стороны, впился губами в её губы. Да, сопротивления не было. Но не было и ответа. Губы Татьяны оставались безжизненными, вялыми… пусть и покорными. Дикое возбуждение, охватившее пана Романа, медленно покинуло его. Мрачный, он прервал поцелуй и пристальным взглядом уставился на возлюбленную.
Она стояла перед ним, бледная и спокойная. Слишком бледная и слишком спокойная. Как будто на что-то решившаяся. Пан Роман — с испуга — окончательно потерял голову… Резко шагнув вперёд, он вновь привлёк боярыню к себе, но на этот раз поцелуем не ограничился. Она оставалась покорна, даже когда он, уже не борясь с захлестнувшим тело и душу желанием, стягивал с неё исподнюю рубаху и валил на шкуры, служащие постелью. Она, впрочем, никак не помогала ему и даже сопротивлялась — самую малость, лишь обозначая сопротивление, давая понять, что она не согласна подчиниться. И лишь однажды подала голос — тихо застонала, когда пан Роман, слишком разгорячившийся, чтобы быть осторожным, резко вошёл в неё…
Спустя четверть часа они молча лежали на шкурах, ни единого звука не нарушало их молчания. Татьяна была спокойна на удивление… особенно для девственницы, которой она, мужнина жена, оказалась внезапно для пана Романа. Растерянность его была столь велика, что он несколько мгновений в совершенном обалдении, онемев, смотрел на тёмное пятно крови, расплывшееся на одной из медвежьих шкур. Пятно быстро расплывалось, впитываясь в шкуру. Слабел лёгкий аромат крови, витавший в воздухе.
— Я люблю тебя! — не выдержав молчания, хриплым, похожим на карканье голосом нарушил тишину пан Роман. — Слышишь? Я люблю тебя!
Татьяна не ответила… Впрочем, она и не возразила ему — уже хорошо.
— Что ты молчишь?! — чуть-чуть повысив голос, резко спросил пан Роман. — Ты мне ничего не хочешь сказать?
— Что я должна тебе сказать, пан Роман? — вздохнув, вопросом на вопрос ответила Татьяна. — Ты получил всё, что ты хотел. Разве тебе этого мало?
— Твой… Боярин никогда разве не… — пан Роман заикался, как человек, не знающий, как подойти к этому вопросу.
— Мой муж женился на мне ради моего приданного! — равнодушно ответила Татьяна. — Он, наверное, хороший воевода. Его смерды не ведают нужды — он заботится о них, как о детях! Что до меня… Ему нужда была хозяйка в доме, он её получил… Он редко бывал в доме в эти два года! А когда бывал, обычно — пьяный. От вина или от крови — как когда! Ты зря удивляешься, что я… что я до сих пор оставалось нетронутой им. Дворовые девки были ему милее!
Обида, даже злость в голосе Татьяны были неприятны пану Роману, как бы он ни пытался заставить себя не думать об этом. Стиснув зубы, он, однако, сумел выдохнуть воздух ровно, даже так, что его труднота осталась не замеченной девушкой. Впрочем, кто угодно мог подтвердить, что спокойнее пана Романа редко бывали люди. Спокойнее и хладнокровнее! Правда, на фоне московитов, он выглядел горячим крымчаком.
Внезапно, полог зашуршал, отодвигаемый и прежде, чем любовники смогли хотя бы прикрыться, внутрь вошла Зарина. Она, по своему обыкновению, провела первую половину вечера за стиркой и теперь плечо ей придавила тяжёлая плетёная корзина, не доверху, но почти полная белья. Она так и застыла у порога, изумлённо вскинув брови и медленно, растерянно переводя взор с госпожи, на пана Романа. В тёмных зрачках её глаз медленно разгоралось пламя, и только её хозяйка, слишком занятая собой, могла не заметить этого.
Пан Роман, не торопясь, натянул штаны. Встал — рослый, мускулистый, красивый… Татьяна была быстрее.
— Выйди вон! — резко приказала она Зарине, хотя та и сама уже пятилась к выходу.
Резкий голос госпожи лишь подхлестнул Зарину. Круто развернувшись и отшвырнув прочь корзину с бельём, она стрелой вылетела из палатки. Только чёрная коса, тугая, тяжёлая, больно хлестнула пана Романа по лицу.
Медленно погладив враз заболевшее место, тот равнодушно пожал плечами и вернулся обратно, на шкуры. Беды и горести чернавки его нимало не взволновали, её сердечные тайны так и остались для него тайнами. Для него, но не для Татьяны. Взор её, устремлённый на пана Романа, был полон ярости и так давно ожидаемой ревности. Впрочем, тон был слишком холоден, на взгляд ни в чём не повинного пана.
Мрачный, полный самых дурных предчувствий, он уселся обратно… только для того, чтобы услышать воистину змеиное шипение её голоса:
— Что у вас с ней было?
— Да ничего! — пан Роман на всякий случай даже рукой махнул. — Ничего! Любимая, ты же знаешь, я обожаю только тебя! Как ты можешь сомневаться в моих…
— Могу! — не дав ему договорить и впустив в голос немалую толику слёз, выкрикнула Татьяна. — Все вы, мужики, что бояре, что последние смерды — кобели! Любая… сучка… что оказывается у вас на пути и хотя бы столь привлекательна, как вот Зарина, уже заслуживает вашего внимания! А уж у вас, в Польше… Как будто я не знаю, что пан — истинный царь и Бог в своих землях! Скольких девок ты у себя там обрюхатил? Или, скажешь — ни одной?
