Николай Панов - Дети Чёрного Дракона
Правда, обычное европейское платье сидит на нем очень хорошо. Кажется, что никогда человек этот и не ходил в другом платье. Но этот гладкий выпуклый лоб, большие карие глаза, толстый нос над большим плотно сжатым ртом… Где мы видели это лицо? Если отбросить белый цвет кожи, почти такой же белый, как кожа сильно загорелого европейца, разве не узнаем мы в нем лица Абу-Синга, оставленного нами в безвыходном положении на одной из горных площадок Тибета?
Абу-Синг вынимает из кармана записную книжку, быстро пишет несколько строк. Тщательно складывает записку. Записка начинает быстрое путешествие по опускающимся рядам к далекой, убеждающей и шепчущейся эстраде.
Вот она уже у цели — в руках первого докладчика — пожилого, по-западному одетого китайца, сидящего в центре стола. Этот человек быстро прочитывает письмо. На его лице — типичном лице азиата — не отображается ничего. Он сует бумажку в карман, несколько минут сидит в задумчивости. Потом вынимает блокнот и порывистым карандашом набрасывает строки ответных фраз.
Этот незнакомец необходим Абу-Сингу. День тому назад прибыв в Кантон — столицу южного Китая, Абу-Синг все время мучительно изыскивал средства повидаться с ним и в то же время не вызывать свиданием излишних толков. В его изворотливом уме старого подпольщика мелькали и проплывали десятки разнообразных планов. И вдруг — такое простое разрешение. На каждом митинге множество вопросов в виде записок получается докладчиками. И эта записка, конечно, не привлечет ничьего внимания…
Человек на сцене писал. Его сосед справа — толстенький, розовый старичок-американец деловито склонился к лежащей на столе уже готовой резолюции протеста и одним движением круглых очков вобрал в себя лежащие мелким бисером строчки записки. Затем, как ни в чем не бывало, начал вчитываться в страстные строки китайского воззвания.
Англичанин кончил речь. Он исчерпал все доводы, он как дважды два доказал никчемность и даже бессмысленность сборища. В чем, собственно, дело? В том, что офицер французского отряда велел выпороть бамбуком двух китайцев, недостаточно почтительно поклонившихся ему при встрече? Но это — однобокое освещение фактов. Насколько он знает, правильное расследование уже ведется местным консулом. Китайцы были действительно виноваты: они ругали офицера, хотели избить его. Это могут подтвердить все солдаты отряда и даже миссионер-англичанин, присутствовавший при этом. А если, в конце концов, говорить откровенно, — ведь это были кули, простые, грязные рабочие. Стоит из-за такого пустяка подымать столько вредного шума? Конечно, всем известно, в чем тут дело: злостная агитация большевиков смущает китайское студенчество, мешает ему заниматься науками. И много гладких, хороших фраз на прекрасном китайском языке слетело с сухих пробритых губ английского джентльмена.
Оратор сел за стол, немного брезгливо обмахиваясь тонким душистым платком. Такая блестящая речь перед этими китайскими мордами! Но политика, родина… Теперь-то, наверное, митинг будет сорван. Да, тяжелые жертвы приходится иногда приносить на алтарь отечества.
Председатель открыл прения. Ряд причудливых иероглифов — фамилии записавшихся — быстро скользил по длинному листу. Один за другим на эстраду выталкивались люди с неподвижными лицами и скачущими жестами мечущихся тел.
Одна за другой произносились речи.
— Простое недоразумение, но почему такие недоразумения происходят в Китае почти ежедневно?
— Почему каждый иностранец считает возможным обращаться, как с животными, с теми, на земле которых он живет?
— Жадные белые стараются умышленно затемнить сознание народных масс.
— Англичане поддерживают французов потому, что они — союзники по грабежу беззащитной страны.
Бедный усталый содокладчик! Вот как поняли его речь слушатели! Вот как подействовало на них патентованное европейское красноречие!
Пожилой китаец на эстраде что-то прошептал своему желтолицему соседу слева. Тот незаметно взял написанную им записку и вышел. Почти сейчас же вернувшись, спокойно занял прежнее место.
Через несколько минут в зал вошел молодой студент и начал скромно взбираться к задним рядам. Очевидно, студент искал свободное место. В то же время Абу-Синг поднялся со скамьи и стал спускаться к выходу.
Поравнявшись с вошедшим, он уронил кепку. С услужливостью, свойственной всем китайцам, студент быстро нагнулся. Руки его встретились с руками Синга. Синг поблагодарил и вышел наружу.
Пройдя по улице несколько шагов, он остановился и разжал кулак. В нем была записка. В записке стояло:
«Хорошо. Приходите сегодня в двенадцать в дом Хато-Хара на улице Добродетельной Матери. Это — пустой особняк. Согласно вашего желания, не назначаю приема у себя, чтобы не вызывать лишних разговоров».
Синг удовлетворенно вздохнул и спрятал записку в карман. Из-за угла показалась голова в морской фуражке. Обладатель головы — коренастый моряк — подошел к Сингу и крепко пожал его руку. Он заговорил по-русски:
— Товарищ, я поджидаю вас уже с полчаса. Все исполнено — подводная лодка подъедет к самой линии иностранных судов. У берега вас возьмет джонка с двумя фонарями.
Мы уже сговорились с лодочником. Будем дожидаться вас сегодня ночью с часу до двух.
2. Известия. Известия. Известия
Одновременно два гонца из двух разных мест Тибета подхватили известие о краже документа. Но сообщение монастыря Бао-Дун скорее достигло своего назначения.
Один горный житель бегом передавал известие другому, с гор оно скатилось в долины, было подхвачено телеграфной проволокой. Через полтора дня после ограбления монастыря и обнаружения связанных лам на обрыве горы ТанЦы запыленный мотоциклист вихрем пронесся между бараков временной ставки Чжан-Цзо-Лина. Он почти упал на руки часовых, охранявших двери главной квартиры.
Чжан-Цзо-Лин принял известие, сидя в кабинете штаба за столом, заваленным картами и рапортами частей. Чжан-Цзо-Лин был ошеломлен. Он отлично сознавал значение пропажи так необдуманно заключенного им договора.
Его судьба, его богатства, его значение самого сильного полководца Китая зависели от одной маленькой бумажки. Разве Япония, затратившая на его армию такие деньги, потерпит обман? Разве все остальные страны не начнут интервенцию севера Китая, воспользовавшись предлогом? Но, может быть, еще не все потеряно. Дети Черного Дракона правы, в конце концов, требуя изгнания иностранцев. Его армия сможет, пожалуй, начать дело освобождения Китая…
Два часа генерал неподвижно сидел в кабинете, погруженный в планы и предположения. Потом вызвал адъютанта. Подвижной китайский офицер был единственным, кому он доверял все свои замыслы.
