Эмма Орци - Клятва рыцаря
— Разумеется, раньше не попадете! — со смехом подтвердил Блейкни. — Ах ты сибарит!
— Через неделю сажу, пожалуй, и не отмоешь, — задумчиво произнес сэр Эндрю.
— Если вы оба так капризны, — сказал Блейкни, пожав плечами, — то можно одному нарядиться краснокожим, а другому — красильщиком. Один до конца дней своих останется ярко-красным, так как красная краска не отстает от кожи, а другому придется купаться в скипидаре, пока все разноцветные остатки не согласятся расстаться с ним. Во всяком случае… о, милый мой Тони!.. Что за запах!.. — И расхохотавшись, как школьник, замышляющий шалость, Блейкни поднес к носу надушенный носовой платок.
Гастингс громко фыркнул, но получил за это от Тони изрядный удар в бок.
Арман с удивлением смотрел на своих товарищей. Прожив уже больше года в Англии, он все еще не научился понимать англичан. Люди, которые готовились к делу, требовавшему беспримерного хладнокровия и вместе с тем безумной смелости, забавлялись шутками, достойными какого-нибудь подростка.
«Что подумал бы о них де Батц?» — невольно пришло ему в голову.
Между тем Фоуке и Дьюгерст, серьезно обдумав вопрос о переодевании, решили изобразить двух угольщиков и выбрали паспорта на имя Жана Лепти и Ахилла Гропьера.
— Положим, ты вовсе непохож на Ахиллеса, Тони, — в последний раз пошутил Блейкни.
— А теперь, — сказал сэр Эндрю, прямо переходя от шуток к делу, — скажи, Блейкни, где нам ждать тебя в воскресенье.
Рыцарь Алого Первоцвета встал и подошел к висевшей на стене карте; Фоуке и Тони последовали за ним.
— Вот видите, — заговорил Блейкни, водя по карте своим тонким пальцем, — здесь застава Ла-Виллетт. За ней, направо, к каналу ведет узкая улица. В конце ее вы и должны меня ждать. Завтра там будут разгружать уголь, и вы можете поупражнять свои мускулы в качестве поденщиков и, кстати, заявить себя по соседству добрыми, хотя и грязными, патриотами.
— Нам лучше всего сейчас же приняться за дело, — сказал Тони. — Я сегодня же прощусь с чистой рубашкой.
— И не на один день, милый мой Тони. Усердно поработав завтра днем, вы можете переночевать или в повозке, если уже достанете ее, или под арками моста через канал.
— Надеюсь, что и Гастингса ожидает такая же приятная перспектива, — с усмешкой вставил Тони, однако по его лицу было видно, что он счастлив, как школьник, собирающийся уезжать на каникулы.
Лорд Тони был настоящим сорвиголовой, и страсть к опасным приключениям пересиливала в нем, может быть, увлечение геройскими подвигами под руководством предводителя Лиги. Что касается Фоукса, то его мысли больше всего занимал маленький мученик Тампля, и это заглушало присущую каждому англичанину любовь к соревнованиям и приключениям.
Во избежание недоразумений сэр Эндрю еще раз повторил все указания Блейкни.
— А какой будет сигнал? — спросил Дьюгерст.
— Как всегда, крик морской чайки, повторенный три раза с короткими промежутками, — ответил Блейкни. — А затем мне понадобится ваша помощь, — обратился он к Гастингсу и Сен-Жюсту, не принимавшим до сих пор участия в переговорах. — Несчастная кляча, обычная в угольных повозках, не в состоянии будет протащить нас больше пятидесяти — шестидесяти километров. Я рассчитываю добраться с ней до Сен-Жермена, ближайшего места, где можно достать хороших верховых лошадей. Там по соседству живет фермер по имени Ашар; у него есть чудные лошади, которых мне приходилось нанимать; особенно хороша одна, настолько сильная, что легко свезет и меня — а я ведь не легонький! — и мальчика, которого я возьму в свое седло. Завтра рано утром вы оба, Гастингс и Арман, выйдете из Парижа через заставу Нельи и доберетесь до Сен-Жермена, как найдете удобнее. Там вы отыщете Ашара, падкого до денег, и заручитесь хорошими лошадьми. Вы оба прекрасно ездите верхом, оттого я именно вас и выбрал. Одному из вас придется вести в поводу двух лошадей, другому — одну. Вы встретите угольную повозку километрах в семнадцати от Сен-Жермена, там, где дорога поворачивает на Курбвуа. Направо есть небольшая роща, которая сможет служить прекрасным убежищем для вас и лошадей. Я надеюсь быть там около часа по полуночи с воскресенья на понедельник. Ну, все ли вам ясно, и довольны ли вы оба?
— Ясно-то оно ясно, — спокойно сказал Гастингс, — только я крайне недоволен.
— А почему?
— Это слишком легко. Мы не подвергаемся никакой опасности.
— Я так и ждал, что вы заворчите! — сказал Блейкни, добродушно улыбаясь. — Знаете, если вы с такими мыслями соберетесь завтра из Парижа, то, уверяю вас, и вы, и Арман попадете в ловушку гораздо раньше, чем дойдете до заставы Нельи. Вам нельзя будет злоупотреблять гримом: порядочный фермерский работник не должен быть грязным; вас скорее могут открыть и арестовать, чем Фоукса и Тони.
В течение всего этого времени Арман сидел молча, опустив голову, и хотя не поднимал взгляда, однако чувствовал, что Блейкни пристально смотрит на него. Холод пробежал у него по спине, когда он подумал, что не может покинуть Париж, не увидевшись с Жанной. Стараясь казаться спокойным, он вдруг поднял голову, смело посмотрел на Блейкни и спокойно спросил:
— Когда должны мы выйти из Парижа?
— Вы должны сделать это на рассвете, — ответил Блейкни, слегка подчеркивая слово «должны». — Всего безопаснее проскользнуть в ворота тогда, когда туда и сюда снует рабочий люд. И в Сен-Жермен надо прийти пораньше, пока у фермера не разобрали хороших лошадей. Переговоры с Ашаром должны вести именно вы, Арман, чтобы нас не выдал английский акцент Гастингса. Надо обдумать всякую мелочь, предусмотреть всякую возможную случайность, Арман: слишком уж много поставлено на карту!
Сен-Жюст ничего не возразил, но остальные переглянулись с удивлением. Вопрос, предложенный им, был самый обыкновенный, между тем в ответе Блейкни слышался почти выговор.
Гастингс первый прервал наступившее тягостное молчание, подробно повторив все наставления Блейкни.
— Во всяком случае, это нетрудно, — сказал он в заключение, — и мы постараемся исполнить все как можно лучше.
— Главное — чтобы у вас обоих были свежие головы, — серьезно произнес Блейкни, глядя на Сен-Жюста, продолжавшего сидеть с опущенной головою и не принимавшего никакого участия в разговоре.
Снова наступило молчание. Все продолжали сидеть около огня, погруженные в свои мысли. Через полуоткрытые окна с набережной долетали гул из одного из импровизированных лагерей, оклики патрулей, завывания ветра и шум сухого снега, бившего в оконные стекла. Блейкни вдруг встал с места и, подойдя к окну, широко распахнул его. В эту минуту издалека донесся глухой ропот барабанов, а снизу послышался показавшийся всем насмешкой над существующими обстоятельствами крик ночного сторожа:
