Дмитрий Дашко - Лейб-гвардии майор
Часовые продолжали беспечно трепаться, доносились обрывки фраз, короткие смешки. Хоть польский и русский языки считаются схожими, я в лучшем случае мог понять, что сторожа хвастаются успехами на любовном фронте. Ладно, братья-славяне, загостились мы у вас, пора и честь знать.
– Воды! – жалобно попросил я.
Никто из охранников и ухом не пошевелил. То ли не слышат, то ли не считают нужным реагировать на просьбы мелкого дворянчика, взятого в полон.
– Воды? – повторил я.
На этот раз громко и настойчиво. Наверное, и на другом конце леса услышали. Во всяком случае, совсем близко застучали сапоги, кто-то склонился, опираясь на дуло мушкета, и дыхнул смесью водочного перегара и табака, да такой сильной, что у меня чуть слезы на глазах не выступили.
– Воды, горло пересохло, – сказал я и тут же всадил в него нож.
Забавно, в этот миг угрызения совести отступили на второй план. Убивая этого поляка, я не чувствовал ничего, кроме упоения фактом хорошо проделанной работы. Интересно все же устроена наша психика: когда резали голландского мастера, я места себе не находил, а тут преспокойно ткнул ножичком, и хоть бы хны. Будто так и должно быть.
Зарезанный поляк и пикнуть не успеть. Он аккуратненько сложился пополам. Я уложил его на травку, отобрал ружье, с удовлетворением отметив, что оно заряжено. Сабля убитого досталась Карлу.
Мы действовали бесшумно, не привлекая внимания. В глазах кузена зажглось радостное предвкушение.
Мы бросились на второго охранника. Он так ничего и не понял. Карл рубанул с такой силой, что отделенная от туловища голова запрыгала в траву, будто мячик. Его оружие поделили между собой Чижиков и Михайлов.
Еще один бросок, и короткая ожесточенная схватка. Застигнутые врасплох поляки ничего не могли поделать. Я не хотел переполошить весь лагерь, поэтому не стрелял и орудовал только прикладом мушкета. Мощным ударом опрокинул здоровенного шляхтича, похожего на разбойника. Он упал на спину и больше не вставал. Навстречу выскочил высокий бородач с пистолетом. Я с ужасом понял, что он успевает выстрелить. Черное дуло уставилось мне в лицо, щелкнул взведенный курок. Томительный миг ожидания и… ничего. Осечка. То ли поляк не подсыпал на полку пороху, то ли заряд отсырел, но пистолет не выстрелил. Я перехватил мушкет за ствол, размахнулся и хорошенько врезал деревянным прикладом, как дубиной. Клацнули зубы, брызнула кровь. Противника снесло будто ветром.
Мы крушили поляков, били, топтали, увечили. Пускали в ход все. Карл отчаянно рубился с двумя шляхтичами, умудряясь не получить при этом ни одной раны. Писатели ради красного словца любят сравнивать фехтование с танцем. Ничего подобного, сабельная рубка похожа только на себя и ничего более. Нет никаких па-де-де, есть только отчаянная воля к победе, дикая ненависть к врагу и трезвая, холодная голова, помогающая опередить исход сражения. Всем этим Карл обладал в полной мере. Он решительно теснил врагов, выводя их из строя короткими стремительными движениями, практически неуловимыми для глаз.
Где-то поблизости бились другие гренадеры. Я только слышал предсмертные возгласы и хрипы гибнувших шляхтичей. Кто-то бросил мне в лицо слова проклятия. Я опустил на голову кричавшего мушкет, с хрустом проломивший основание черепа.
Откуда-то справа вынырнул Чижиков, он парировал удар сабли, предназначавшийся для меня, и нанес ответный укол, нанизав на острие клинка полноватого шляхтича с обезумевшим лицом.
– Будьте внимательней, пан сержант, – произнес гренадер и, не дожидаясь слов благодарности, ринулся вперед.
Я застрелил шляхтича, мчавшегося от шалаша, в котором ночевали командиры отряда, в горячке боя не сообразив, что мишенью послужил не кто иной, как пан Дрозд. Он мог благодарить небеса – смерть ему досталась быстрая и легкая.
Перебив всех сопротивлявшихся поляков, гренадеры наперегонки полетели к шалашу, чтобы захватить главного обидчика – пана Потоцкого. Тот стоял в гордом одиночестве, обнажив сверкающий клинок. Его окружили со всех сторон, но не решались начать атаку. Слишком грозным противником казался этот гордый шляхтич, несмотря на усталый и изнуренный ранами вид.
– Стойте, – властно произнес он и поднял левую руку. – Фон Браун остался должен мне схватку. Надеюсь, он держит слово чести.
Гренадеры прекратили смыкать кольцо вокруг шляхтича, вопросительно уставились на меня. Я понял, что кузен обязательно примет вызов, не тот у него характер, чтобы пренебречь обещанием.
– Что скажешь, брат?
– Не сомневайтесь, ясновельможный пан, – гордо выступил Карл. – Еще никто не мог упрекнуть меня в отсутствии чести. Я к вашим услугам.
Кузен поклонился. Потоцкий с усмешкой человека, которому нечего терять, опустил подбородок на грудь.
– Я рад нашему знакомству, барон, – с достоинством произнес шляхтич. – Вижу, мы оба ранены. Это уравнивает наши шансы на победу или проигрыш. Поединок рассудит, на чьей стороне правда.
Он сбросил с себя жупан и остался в белой, пропитавшейся кровью рубахе.
Противники стали в позицию.
– Готовьтесь к смерти, барон.
– Только после вас, ясновельможный пан.
– Начинайте, господа, – сказал я, отходя в сторону, чтобы не мешать поединщикам.
Дуэлянты сшиблись, раза два сухо лязгнули сабли, потом один из них упал, а второй устоял на ногах, при этом качаясь, как дерево на ветру. Я увидел, что это Карл, и удивился столь скоротечному сражению.
– Боже мой, как быстро!
– Боюсь, мой уважаемый противник был слишком истощен ранами, – тихо сказал кузен. – Не думаю, что мою победу можно назвать честной.
Лежавший на земле Потоцкий открыл глаза и, с трудом шевеля губами, произнес:
– Не надо корить себя, молодой человек, вы заслужили победу в настоящем бою.
Шляхтич закашлялся, каждое слово давалось ему ценой неимоверных усилий.
– В благодарность за ваш благородные поступок открою вам маленький секрет: не стоит возвращаться к границе с Московией прежней дорогой.
– Почему? – спросил я.
– Вы обязательно наткнетесь на людей Сердецкого. С ними будет вся окрестная шляхта. Они задавят вас числом.
Потоцкий прекратил говорить и затих. Жилка на его шее перестала пульсировать. Лицо стало спокойным и безмятежным.
– Умер, – сказал Чижиков, снимая треуголку.
– И впрямь, как ему нагадали: от сабли, – хмыкнул я, вспоминая слова, сказанные одним из шляхтичей после первой дуэли.
Окружавшие место схватки кусты раздвинулись. На поляну высыпало несколько десятков лохматых мужиков. Среди них был и тот, что столь любезно одолжил нам ножик. Староверы, сообразил я. Они направили на нас рогатины, кое-кто целился из мушкетов. Мы были в плотном кольце и слишком устали, чтобы оказать сопротивление. «Патриарх» раскольников протиснулся сквозь ряды единоверцев и сквозь зубы процедил:
