Дмитрий Дашко - Лейб-гвардии майор
Обзор книги Дмитрий Дашко - Лейб-гвардии майор
Дмитрий Дашко
Лейб-гвардии майор
Вместо предисловия
Знаете, как оно бывает — живёшь себе, в ус не дуешь, а потом… бац! Всё летит верх тормашками и приземляется с ног на голову. Потом стоишь, репу чешешь и думаешь: то ли радоваться, то ли застрелиться?
Психологи утверждают, что всё зависит от нас. Как же, держи карман шире! Тут на самом деле уравнение с таким количеством переменных, что ты в нём, дай Бог, занимаешь надцатое место в надцатом ряду. К тому же психология, как и любая другая лженаука, предполагает наличие минимум двух диаметрально противоположных мнений. Какое-то из них в итоге окажется правильным, но вот какое… Это, простите, лотерея. Фифти-фифти.
Есть симпатичный подход: если не в силах изменить что-то — измени к нему отношение.
С работы вылетел — радуйся, что теперь хомут натирает шею другого дурака. Почему 'дурака'? А как ещё назвать человека, который выполняет её за те копейки, что тебе когда-то платили?
Жена ушла… Посочувствуй бедолаге, которому придётся с ней жить. Ты-то своё уже 'отмотал'.
Знакомый занял денег и не отдаёт, на звонки не отвечает, избегает тебя и юлит при случайной встрече… Прыгай до потолка от счастья! Ты дёшево избавился от этой сволочи!
Мне вышеназванная психологическая установка весьма пригодилась. Но обо всём по порядку.
Жизнь моя долго двигалась по накатанной колее. Детский сад, школа, институт иностранных языков, армия, 'дембель' и последующая карьера в фирме, которая не всегда была в ладах с законом. Ничего примечательного. Можно остановить на улице первого попавшегося ровесника, расспросить его и выяснить, что биографии наши если и отличаются, то лишь в незначительных деталях.
Так живут миллионы людей: встают в шесть утра, чистят зубы, умываются, завтракают на скорую руку. Общественным транспортом или на личном авто добираются до работы.
Кто-то, сидя в тесной конторке, перекладывает бумажки с места на место или раскладывает пасьянс 'Косынку', если шеф пропадает на совещании, парится в сауне или пьёт в отгуле за прогул.
Кто-то калымит у станка, во время перекуров перетирает с мужиками последние международные новости и в пух и прах разносит правительство за бардак и типичное российское ничегонеделанье.
Кто-то в этот самый момент хватает за руку жулика, а потом заводит на него уголовное дело в тридцати томах: по одному за каждый свистнутый рубль.
Кто-то учит детей, лечит больных или веселит народ тупыми шутками по 'зомбо-ящику'.
Заканчивается трудовой день, люди вновь устремляются к переполненным автобусам или трамваям, с риском для жизни несутся по улицам на разваливающихся маршрутках. Жители мегаполисов спускаются в катакомбы метро. Пять раз в неделю, сутки за сутками, час за часом, которые и впрямь складываются в года. А когда оглядываешься назад, понимаешь, что жизнь прожита и ничего уже не изменить. Наверное, так оно и есть, но только не для меня.
Я из того поколения, что пересекло черту, разделявшую сразу два века: двадцатый и двадцать первый. Пусть по большому счёту это условности, но всё равно здорово причислять себя к людям, которые сразу в двух столетиях чувствуют себя как дома. Год назад родным для меня стал и другой век — восемнадцатый. Сейчас расскажу, как всё было.
День тот, говоря откровенно, не заладился. Шеф дал понять, что наша конторы не более чем стиральная машина, призванная отмывать левые деньги. Добром такие фирмочки не заканчивают, а значит пришло время сменить работу, пока не поздно.
Перебрав все варианты, я отправился на встречу с другом. У него были и деньги, и связи. Он мог стать для меня палочкой-выручалочкой в столь непростое время, когда искусно или искусственно организованный кризис (пусть историки разбираются) достиг апогея. Пока Америка сохла, другие, не столь поросшие жирком державы, корчились в мучительных судорогах.
Взял такси, доехал до здания ещё сталинской постройки, в котором размещался Лёхин офис. Только дотронулся до ручки массивной двери, как вдруг произошло что-то непонятное. Огни, странное свечение, тяжёлая тупая боль. Я потерял сознание, а очнулся уже в чужом теле и другом времени.
Несчастный молодой курляндский дворянин — барон Дитрих фон Гофен — так и не доехал до Санкт-Петербурга, столицы варварской и дикой Московии. Летом 1735 года он упал с лошади и разбился. Глупая смерть, запустившая механизм переселения моей души.
Похоже, индусы знают толк в религии и не так уж неправы в придуманной ими круговерти реинкарнаций. Тупым как дерево я не был, поэтому, минуя воспетую Высоцким стадию баобаба, перескочил сразу в немецкого дворянина.
Трудно объяснить ощущения в тот момент. Шок, полное непонимание происходящего. Казалось, я брежу или тронулся с ума, сейчас приедут санитары и упрячут в психушку.
Но время шло, а ничего не менялось. Меня по-прежнему принимали за Дитриха фон Гофена. Подумав, я решил не развеивать это заблуждение. В конце концов, надо как-то устраиваться, а баронский титул не самое плохое начало для старта.
Дальше была драка на дороге, убийство в порядке самозащиты капрала Звонарского, арест и допрос в Тайной канцелярии. Чиновники сунули меня в тюремную камеру, там я и познакомился с Кириллом Романовичем, выходцем из параллельного мира.
— Я — тот, кто устроил ваш перенос в это время, — нерадостно сообщил он.
С его слов выяснилось, что наш мир служит полигоном для некой могущественной цивилизации, на котором она отрабатывает различные модели развития. Однако пришло время платить по счетам. Кирилл Романович пояснил, что меня перебросили в прошлое с целью изменить будущее России.
— На вашу долю выпало предотвратить дворцовый переворот, цель которого — сместить с трона законного императора Иоанна Антоновича и возвести дочь Петра Первого — Елизавету. Более того, вы постараетесь примирить три главных политических фигуры России при императрице Анне Иоанновне: фельдмаршала Миниха, будущего регента при младенце-императоре Бирона и вице-канцлера Остермана, — сказал Кирилл Романович.
Честно говоря, предложение вызвало у меня вполне оправданный скепсис. Я знаю, что политики любой страны, а России, пожалуй, в особенности, ведут себя ничуть не лучше пауков в банке. Кто кого сожрал, тот главный. Три вышеуказанных персоны — Бирон, Остерман и Миних — вряд ли могли быть исключением. Они заключали временные союзы и перемирия, тут же с лёгкостью их расстраивали и вновь затевали многоходовые интриги и заговоры. Было бы против кого дружить.
Я привык решать проблемы по мере их поступления, поэтому, всё же дал Кириллу Романовичу согласие. Впрочем, не больно меня и спрашивали.
Чтобы пробиться наверх предстояло пройти карьерную лестницу ступень за ступенью. Я начал с самых низов, и без ложной скромности скажу, что кое-чего добился.
Читатель, знакомый с историей по романам Валентина Пикуля и школьным учебникам, сразу смекнёт, что меня занесло аккурат в самый разгар 'бироновщины', и приготовится выслушать рассказ об ужасах той эпохи. Увы, я на своём примере узнал, что замечательный писатель слишком доверял историческим анекдотам (представьте насколько правдивым получился бы исторический роман о Чапаеве, основанный на всем известных побасенках из серии: 'Пришёл Петька к Василию Ивановичу и говорит…'). А уважаемые академики должно быть уже устали от постоянного переписывания учебных пособий.
Мне вы можете поверить, потому что это я прошёл через Тайную канцелярию, повисел на дыбе, познакомился со всесильным генерал-аншефом Андреем Ивановичем Ушаковым, поступил в лейб-гвардии Измайловский полк и дослужился до чина сержанта, пожалованного лично императрицей Анной Иоанновной.
Службу гвардейца и в мирное время не назовёшь спокойной, поэтому по заданию Ушакова я оказался в Польше, чтобы разорить гнездо злодеев, наводнивших страну фальшивыми деньгами.
Глава 1
Только человек с буйной фантазией мог назвать Крушаницу городом. На вид деревня — деревней: несколько кривых узких улочек, непролазная грязь даже на центральном проспекте, ведущем к старой ратуше, скверно мощёные мостовые с вывороченными лошадиными копытами булыжниками. Разве что количество костелов впечатляло: чуть ли не через каждый дом стояли основательные здания, выстроенные из камня, с католическими крестами, сияющими на солнце особым духовным благолепием. Только на одной улице я насчитал не меньше десятка храмов. У приезжего, видевшего это издалека, могло создаться впечатление, что народ тут проживает смиренный и набожный, но оно вмиг рассеивалось, стоило только оказаться в черте города.
Михай безошибочно доставил нас к постоялому двору. Время было позднее, лавка Микульчика скорее всего давно уже закрылась, и смысла искать её на ночь глядя я не видел.
