Николай Харин - ДАртаньян в Бастилии
Людовик почувствовал растерянность королевы.
– Вы снова скрытничаете, мадам, – заявил он, повышая голос. – Столько секретов! И после этого вы жалуетесь на мое недоверие! Оно вполне понятно: посудите сами – моя почтенная матушка затаилась и хранит молчание, что способ" но вызвать страх у любого, знающего ее, а братец Гастон и вовсе пустился в бега, полагаю, не для того, чтобы полюбоваться пейзажами! Он готовит мятеж! Если бы вы знали, как я устал от этих интриг!
– Вашему величеству в таком случае не следует бросать на произвол судьбы тех, кто верен ему!
– Кого же я бросил на произвол судьбы?
Королева осеклась. Она поняла, что вступила на тонкий лед. Король настаивал на ответе. Анна Австрийская, призвав на помощь Деву Марию, стояла на своем. Гнев его величества нарастал, и тогда королева решилась.
– Вы сами видите, государь, что кардинал отомстил всем своим противникам. Их не защитили ни происхождение, ни титулы, ни мундир вашей гвардии, наконец!
– Отлично! Слово сказано, мадам. Вы говорите о лейтенанте мушкетеров д'Артаньяне?
– Да.
– Вы знаете, что с ним случилось?
– Мне это неизвестно. Но поскольку мне известно другое: то, что его разыскивает господин де Тревиль, я вправе предположить самое худшее…
– Ну, очутиться в Бастилии и еще не самое худшее из того, что может произойти с человеком, строящим заговоры, мадам.
– Ваши слова несправедливы, ваше величество. Разве вам не известно, что д'Артаньян – преданный человек.
– Теперь я сомневаюсь в атом.
– Чем же вызваны эти сомнения, ваше величество?
– Хотя бы тем, что вы так горячо защищаете его, мадам!
С чего бы это?
Анна Австрийская сжала ладони. Лед сделался еще тоньше.
– Мне больно смотреть, как кардинал опутывает вас своей паутиной, словно гигантский паук. Он губит всех преданных вам людей. Теперь он доберется и до капитана мушкетеров – господина де Тревиля. Вы же сами говорили мне, что люди де Тревиля терпеть не могут гвардейцев кардинала и частенько поколачивают их, несмотря на то что Ришелье набирает в ряды своих телохранителей самых отъявленных головорезов и бретеров Парижа!
– Да, это правда… Совсем недавно…
– Вы сами видите, ваше величество, что у кардинала есть причины питать к господину д'Артаньяну недобрые чувства.
А вы заключили его в тюрьму!
– Но я не приказывал отправить д'Артаньяна в Бастилию. Я сам узнал обо всем только вчера! – воскликнул Людовик и понял, что проговорился. Это рассердило его еще больше.
– Кардинал дошел до того, что распоряжается всем без исключения!
– Мадам, – резко перебил ее король. – То, что сделал кардинал, сделано от моего имени и заслужило мое одобрение. У него и у меня есть веские основания для этого.
– В таком случае я умолкаю, ваше величество.
Людовик понял, что он так ничего и не узнал. Он хотел повернуться и уйти из покоев королевы, сказав ей на прощание какую-нибудь резкость, к которым Анна Австрийская уже привыкла, однако благоразумие победило гордость.
– Все же вы могли бы помочь мне, Анна, – примирительным тоном проговорил король. – Ришелье что-то скрывает от меня.
– Ах, ваше величество! Вернее сказать – кое-что он не скрывает!
– Вы не любите кардинала, я знаю. Но оставим это. Мне и впрямь не нравится, когда моих мушкетеров сажают в Бастилию из-за каких-то сомнительных историй…
Анна Австрийская насторожилась:
– Позвольте спросить, ваше величество. Кардинал объяснил вам, что это за сомнительные истории?
– Не слишком внятно, – признался король. – Он посоветовал уточнить детали у вас, мадам.
«Неужели гасконец проговорился!» – подумала королева.
Анна Австрийская забыла, что, в смятении чувств отправляя д'Артаньяна в погоню за дю Трамбле, она сама разрешила ему действовать от своего имени. Сейчас мысль о том, что кардиналу стало известно, кто приказал арестовать дю Трамбле, пугала ее, хотя она и не присутствовала на знаменитой встрече заговорщиков в Лионе.
Она решилась:
– Вот видите, ваше величество. Ришелье просто не выносит согласия между нами и старается непременно поссорить нас. Его приспешник дю Трамбле подслушал, как Бассомпьер и еще несколько военных резко высказывались о кардинале, и помчался к нему с доносом. Узнав об этом, маршал не на шутку встревожился – не столько за себя, столько за своих подчиненных, которые, не будучи защищены от мести кардинала, могли поплатиться за вольные речи. Маршал обратился к королеве-матери, а королева-мать – ко мне.
– Но почему именно к вам, мадам?
– Это очень просто, государь. Королева-мать просила послать вдогонку за дю Трамбле верного человека, чтобы он перехватил его по дороге и помешал тем самым оклеветать этих дворян. Однако прошло время, и догнать дю Трамбле мог лишь такой человек, как господин д'Артаньян.
– Но господин д'Артаньян – мушкетер.
– Вот по этой-то причине королева-мать и попросила меня отдать приказ шевалье д'Артаньяну. Ее приказа он не стал бы исполнять.
– В самом деле – просто, – сказал повеселевший король.
– И теперь бедный господин д'Артаньян томится в Бастилии.
– Он крепко насолил кардиналу, чуть не отправив на тот свет де Жюссака и Бернажу – двух его лучших гвардейцев! – рассмеялся король. – Я поговорю с кардиналом. Он не должен сводить счеты с мушкетерами подобным образом.
Его величество удалился, вполне удовлетворенный объяснениями королевы. Анна Австрийская же осталась в тревожной неизвестности.
На следующий день королева пригласила господина де Тревиля. Между ними произошел разговор, после которого заключенный Базиньеры без номера получил через месье Гийо записку. С трудом разобрав каракули, узник прочел:
«Знает ли он, чью просьбу вы выполняли в Дофине? Вы назвали имя?» Судя по почерку, писала полуграмотная женщина, и, хотя бумага была старательно смята и покрыта жирными пятнами, все же это была дорогая бумага. И распространяла она тончайший аромат духов, который узник не спутал бы ни с чем на свете. Такой же аромат исходил от нежной ручки, протянутой ему для поцелуя из-за бархатной портьеры, в день его памятного возвращения из Лондона.
На следующее утро стражник забрал вместе с нетронутыми блюдами клочок бумаги со следующими словами: догадывается, но не знает наверняка. И никогда не узнает". В тот же день капитан мушкетеров господин де Тревиль был снова удостоен аудиенции у ее величества. Фрейлины королевы отметили, что разговор привел королеву в хорошее расположение, это было неудивительно: капитан мушкетеров пользовался репутацией галантного кавалера и ловкого придворного.
На третий день д'Артаньяну пришлось пообедать самой малостью – крохотным клочком бумаги со словами: «О вас помнят!» Впрочем, заключенный Базиньеры не выразил неудовольствия таким скудным обедом.
