Сергей Городников - Порученец Царя. На стороне царя
Они же улочкой вышли к широкой прибрежной тропе у Москва-реки, там приостановились возле старого, начинающего сбрасывать листву вяза. Взор радовали множество разных судов, которые застыли на якорях напротив кремлёвской стены, разукрашенных красочным разноцветьем корабельных стягов и праздничным одеянием бывших на них людей.
– За царём отец должен был идти, – с досадой сказала Дарья в сторону реки.
Её спутник был удивлён, что такая причина способна испортить ей настроение в столь праздничный день. Но он расслабился умом и не хотел воспринимать замечание девушки всерьёз.
– Вернётся с посольством... – начал было Удача, пожимая плечами.
– Да, да, я знаю, – перебила она нетерпеливо. – Вернётся и... – Голос её задрожал: – Но когда же он вернётся?
Она прикусила губу, тонкие брови сдвинулись к переносице и, казалось, она едва сдерживала наворачивающиеся слёзы. Такая мелочная причина для слёз развеселила Удачу.
– А вы тщеславны, Дарья Афанасьевна, – высказался он насмешливо, но без намерения обидеть. – Вам и муж нужен из родовитых князей.
– Почему бы и нет? – огрызнулась она. – Я и не скрываю этого. – Она смерила его с ног до головы пренебрежительным взглядом. – Уж вовсе не такой, как вы. – Губы её скривились в деланной насмешке. – Кто ты такой?... Слуга!
– Слуга, – легко согласился он. – Но не раб. Как большинство из мало на что способных князей. И подобно вашему отцу, служу не за похлёбку с царского стола.
– Ты хуже, чем раб, – вспыхнула она. – Ты бродяга! У тебя даже нет дома! Мы тебя приютили, как юродивого, как нищую старуху!
Смысл услышанного постепенно доходил до Удачи, и кровь ему хлынула к лицу, смела приподнятое расположение духа и смешала чувства.
– В таком случае, – сжав пальцы, будто давя зародыши приступа бешенства, процедил он сквозь зубы, – дальше вам придётся возвращаться одной.
Он отвернулся, зашагал прочь вдоль берега.
– Сейчас же вернись! – выкрикнула девушка за его спиной и топнула ногой.
Поддев носком сапога подвернувшийся камень, он, словно в ответ ей, отшвырнул его в реку. Камень плюхнулся в воду, породил круги ряби, которые разбегались, пока водная поверхность не разгладила их, словно их и не было.
Эту и следующие ночи он не ночевал в доме Ордин-Нащокина, не появлялся в нём и днями.
7. Между миром и войной
Небо заволакивали облака, но без намерения оросить землю каплями дождя. В лесу после короткого ночного ливня было ещё сыро и свежо, и звуки рожков легко разносились на дальние расстояния.
С треском ломая грудью влажные ветки кустарников, матёрый лось бежал лесом напропалую. Когда приостанавливался, он поворачивал голову с тяжёлыми рогами, напряжённо прислушивался. Охотничий рожок доносился слева, ему весело отзывался другой, позади, где лаяли собаки. Лось срывался с места и вновь бежал, заворачивая от преследующих его охотников. Они стали отставать и повернули в сторону.
Такое с царём случилось впервые. Он прервал охоту без видимой причины и озабоченный и молчаливый вернулся в город, чтобы тут же устроить совещание с воеводами.
Неделю после возвращения из Ливонии он, казалось, жил вниманием только к жене с детьми и к любимой страсти – охоте, ежедневной и поглощающей многие часы. Однако против прежних лет, когда в такое время года он уезжал из Кремля в какое-нибудь из подмосковных сёл, в данный год столицы он не покинул ни на один день, и это тревожило горожан. Ходили слухи, он подолгу заседал с Боярской Думой, совещался с боярами обо всех возможных превратностях войны с Польшей за Малороссию, в которую его старался вовлечь раздувающий пожар кровавого мятежа казачий гетман Хмельницкий. Ещё поговаривали, большинство доводов за такую войну в частных беседах и встречах приводил голова Стремянного полка Матвеев, и царь, под влиянием патриарха Никона увлекаясь намерением высвободить православных из ига как католиков и протестантов, так и магометан, слушал его охотнее прочих. Будто бы для получения всенародного одобрения на сбор больших средств на такую войну царь вот-вот объявит созыв Земского Собора. Этому верили, потому что главный противник войны с Польшей, начальник Посольского приказа Ордин-Нащокин был в Ливонии, вёл важные переговоры с представителями шведского короля о новых границах, которые позволили бы вернуть государству выходы к Варяжскому морю.
Следующим, таким же серым днём, в третьем часу пополудни, два приятеля, младшие офицеры наёмных рейтар, швейцарец и шотландец, не спешным шагом лошадей возвращались с воинских занятий в Иноземную слободу. Они подъезжали к первым её улицам, когда им пришлось уступить дорогу встречной карете с белым орлом на дверцах. Она промчалась мимо, увлекаемая в сторону видимых за рекой башен и колокольни Кремля парой сытых белых иноходцев.
– Польский посол, – сказал просто так швейцарец. И с завистью подметил: – Чертовски богат.
– Главные поместья у него в Литве, возле русских границ, – возразил шотландец. – Военные действия царя могут его разорить.
Развернув лошадь, швейцарец проводил карету взглядом.
– Знати и шляхте Речи Посполитой придётся вытрясти на войну много золотых червонцев. – И он рассудительно предложил товарищу, но не вполне серьёзно, больше для поддержания разговора. – Может нам их королю предложить шпагу?
Шотландец покачал головой.
– Нет. Царь много богаче, – сказал он. – Ему служить надёжнее.
Его приятель не возразил, опять развернул лошадь, задом к удаляющейся скривленной оварищуулицей карете, и они продолжили свой путь, беспечно обсуждая предстоящие удовольствия вечеринки на дне рождения жены их начальника.
Полчаса спустя карета польского посла выехала к Боровицким воротам. Десятник стрелецкого дозора заглянул внутрь и махнул рукой стрельцам отойти с проезда в Кремль. Посол мрачно смотрел за окно въезжающей в кремлёвский двор кареты, не ожидая от очередных переговоров никакого смягчения требований со стороны царя. Тот упорно настаивал на полном возвращении захваченных во время русской Великой Смуты земель и прекращении возмущающего православных христиан произвола шляхты и католической церкви в Малороссии. Кучер завернул к стоянке у крепостной стены и остановил иноходцев. Морщась от старых ран, ноющих в предчувствии осенней промозглой непогоды, посол выбрался из кареты, пешком направился к Теремному дворцу. В царских палатах властвовало напряжённое ожиданиями важных перемен безмолвие, а застывших истуканами часовых стрельцов было заметно больше, чем встречных чиновников и бояр. Возле тронного зала царский любимец Матвеев прервал тихий разговор с каким-то воеводой из западных приграничных городов, выступил ему навстречу, преграждая проход к резным и золочёным дверям.
