Светлана Поли - Ее Звали Карма
— А почто в прошлый раз не пришел?
— Когда это? — удивился парень.
— Да в эту пятничную. Я письмецо с Тимошкой отсылала. Схоронила его в косынке своей изумрудной. Помнишь ее?
— Косынку помню, но никакого послания я не получал.
— Не получал?! — Катерина заволновалась и, отстранившись от горячей груди, с тревогой глянула в глаза своему милому. — Знать к чужому угодило оно…
— Не тревожься. Ничего худого не вышло.
— Ох, боязно мне. И с кажным днем тревожней все. Ночами уснуть не могу, мне все чудится, будто злые люди разлучают нас. Чего ты медлишь? Ведь так не может длиться вечно. Венчание уже вскорости. Берджу, не молчи. Решайся, я пойду за тобой хоть на край земли…
Берджу отошел от Катерины и задумался.
— Матушка останется одна… Что с ней станется, ежели государь дознается? Покинуть ее? У нее окромя меня никого боле нет, — проговорил он, глядя в пространство перед собой.
— Знать никогда мне не стать твоей, — грустно произнесла Катя и медленно побрела по берегу, отходя от своего милого.
— Нет! Я никому тебя не отдам! — в сердцах крикнул парень.
Катерина грустно улыбнулась, продолжая идти.
— Убежим! Что ж, видать судьба моя такая… — догнал он ее.
— Когда? — ожила княжна.
— Будущей ночью. Эту еще переночуем, да подготовимся. Приходи нынче, как светило ночное взойдет.
— Любый мой, а може не станем судьбу искушать? Вдруг меня снова запрут? Перетерпим эту ночь, ведь вскорости мы соединимся на веки вечные…
— Ночью опочивают все. Никто не станет во тьме кромешной искать кого-то…Я буду ждать здесь, чуть дальше, на лодке…Ну, так моя Карма придет на встречу со своей судьбой? — Берджу страстно глядел в лицо возлюбленной.
— Да. Я приду, — она обняла его и замерла, прикрыв глаза, чтоб задержать это мгновенье. Потом отстранилась и побежала через поле в город. Забежав в светлицу, Катерина закрылась и, немного отдышавшись, бросилась на постель…
* * *Ночь. В небе заблестели звезды, показалась луна, такая одинокая, высокая и отстраненная. Тишина. Даже листва не шуршала, чтобы не нарушить этот покой.
По галереям терема поодиночке, крадучись, пробирались к выходу Берджу с Катериной. Покинув каменные владения князя, они направились к лесу. За княжной перебежками последовал и Михеич. Влюбленные сели в лодку и стали тихо переправляться на другой берег. Берджу греб веслами аккуратно, чтобы не создавать громких всплесков.
— Мы уходим завтра, как солнце зайдет, — тихо проговорил он. — Все, что пригодится нам в дороге, я ужо припрятал в конюшне.
— А в какую сторону мы отправимся?
— Кузнец Ерофей указал дорогу. Направление ясное. Его держаться станем, чтобы до моря добраться. А там, куда кривая вывезет, — он задумчиво греб веслами. — Жаль, что у батюшки твоего нет большой сопроводительной карты…
Михеич занервничал: лодка уплывала все дальше. И вскоре из-за густого тумана она вовсе скрылась из виду. Другой переправы поблизости больше не было, и соглядатаю пришлось добираться до противоположного берега вплавь.
Наконец, лодка причалила к берегу. Привязав челнок к иве, Берджу подхватил Катерину и поставил ее на землю. Взявшись за руки, они стали пробираться вглубь острова. А Михеич выплыл и, отжимая на себе одежду, спрятался в кустах неподалеку.
Влюбленные развели костер и сели возле него обнявшись. Михеич же притаился за деревом, постукивая от холода зубами.
— Студено — то как, а! — шептал он себе под нос. Вдруг глаза у него округлились, и даже рот от удивления приоткрылся. Молодые, полные безумного желания и трепета, ласкали друг друга, постепенно избавляясь от одежды.
— О, Господи! Боже милостивый… — испуганно запричитал старый слуга, крестясь не переставая.
Берджу склонился над Катериной, покрывая ее поцелуями. И, хотя пламя костра прикрывало их трепещущей, прозрачной ширмой от сверлящего взора старика, все же их тела отчетливо белели в темноте. Михеичу казалось, что от стыда и ужаса он покраснел до кончиков своих седых волос. Слуга изо всех сил зажмурился, желая рассеять наваждение, но, открыв глаза, увидел ту же картину: переплетение молодых тел, озаренных светом огня — на фоне ночного леса.
— Господи! Что делается — то… — ошарашенный старик развернулся и быстренько, быстренько покинул это пугающее место, причитая по дороге: — Боже, Боже! Пресвятая Дева! Это ж надоть! Княжна отдалась холопу! До венца три дня осталось…Позор-то какой! Ой, чего будет-то?! Бесчестие! Бесчестие государю какое! Свят-свят! — Михеич выплыл на другой берег и, осеняя себя крестным знамением, дал деру в город.
А юные влюбленные наслаждались пылкостью молодости: купались в реке, касаясь друг друга обнаженными телами, упивались ласками, изливая заложенную природой — трепетную и страстную, всепоглощающую юношескую любовь…
* * *Забрезжил рассвет. Берджу, крадучись, на цыпочках, вошел в светлицу. В комнате на лавке дремала мать. Услышав шорох, она поднялась.
— Матушка? — удивился он и испуганно проглотил воздушный комок, подступивший к горлу.
— Где ты был? — спокойно спросила Парама.
Берджу молчал.
— Я тебя спрашиваю! — она схватила его за рубаху. — Где ты шатался всю ночь?! Ты был с этой гадиной?!
— Не смейте ее ругать! — прикрикнул юноша.
Мать оторопела и, прикрыв рот рукой, зарыдала.
— Почто ты матери приказываешь? — она присела на табурет. — Почто зверем рычишь? Никакая мать не прочит своему дитятку худого. Почто не внемлешь моему молению? Что за демон вселился в тебя? Опомнись, сынок. На грех перечишь вразумлению. Что ж ты творишь со мной? — слезно вопрошала Парама.
Берджу стоял молча, потупив взор…
Князь Василий только поднялся с постели и, расхаживая в ночной сорочке, готовился принимать умывания.
— Гришка, подай халат, — обратился он к молодому белоголовому слуге, держащему чистый льняной рушник. Тот бросился исполнять волю государя, натягивая ему на плечи расшитый разноцветными нитями атласный халат.
В опочивальню к князю впустили Михеича.
— А-а-а, это ты…Никак вести несешь?
— Ой, государь. Дурные вести… — согнувшись в три погибели, пролепетал слуга.
— Чего так?
Михеич продолжал молчать, склонив голову.
— Ну-ка, пошли все прочь! — выгнал он всех прочих и настороженно глянул на своего приближенного. — За клевету казню! — грозно предупредил Василий.
— Батюшка, вот те истинный крест! — перекрестился Михеич и возбужденно зашептал князю на ухо.
— Что — о? — зарычал Василий. — Насильничать?!
