Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
— Я знаю, — он хотел засмеяться, но с хрипом и кашлем изо рта вырвались темные сгустки крови, и он едва не захлебнулся, однако продолжал говорить. — Я знаю, ты не меня хотела… ты себя… чтобы не изменять, чтобы оставить все сыну… и остаться… остаться с Гектором… Вот… ты победила! Я умираю, ты — царица, твой сын — наследник… и ты не изменила…
— Нет, Неоптолем, нет, мне не надо этого!
Пока царь говорил, она нашла дрожащими пальцами его руку и стиснула в своей. Но едва он умолк и вновь по его лицу и телу прошла мучительная судорога, Андромаха вздрогнула и подняла голову. Вокруг них стягивалось кольцо человеческих лиц, возбужденные, тревожные, испуганные голоса начинали разрывать страшную и гибельную тишину.
— Охрана! — крикнула молодая женщина, вдруг возвысив голос и ощутив, что на ней, именно на ней собрано сейчас внимание и повиновение всей этой ошеломленной толпы. — Охрана, сюда!
— Мы здесь, царица!
Мощный мужской голос раздался позади толпы, но через несколько мгновений Пандион уже стоял рядом, наполовину вытянув из ножен меч. — Что нам делать? — воин смотрел то на полубезжизненное тело своего царя, то на склонившуюся над ним женщину, которую его царь только что перед богами и людьми назвал своей женой и преемницей царства.
— Лекаря сюда, и немедленно! — голос Андромахи все креп, и она уже почти не узнавала его, таким он стал сильным и звонким. — Бинты и все, что есть, для остановки кровотечения. И догнать убийц! Догнать! Быстрее!
— Они, боюсь, уже в городе, госпожа! — сокрушенно воскликнул Пандион. — Где их там искать? Мы виноваты… не поняли сразу…
— Кто они?! Кто?! — молодая женщина обводила взглядом лица воинов. — Кто-нибудь их знает?
— Это были спартанцы, — один из охранников пнул ногой валявшийся на каменных плитах окровавленный меч. — Такие мечи у нас не делают. И, сдается мне, одного из них я узнал — он утром был во дворце с Менелаем.
— Прикажи воинам бежать к гавани, Пандион! — резко проговорила Андромаха. — Пускай гребцы выводят корабли и лодки от пристани и перегораживают бухту. Не выпускать отсюда спартанцев, пока я не разрешу! Пандион, ты понял?
— Да, царица! — твердо ответил воин.
— А сейчас лекарей, лекарей, и скорее!
— Да, царица…
— Лекарь сейчас будет здесь! — произнес младший жрец, подбегая к Андромахе. — Я тотчас же позвал его…
— Не нужно уже никаких лекарей… — еле слышно выдохнул Неоптолем, как во сне слышавший все, что говорилось. — Это — воля богов. Пусть так и будет. Ты свободна, моя Андромаха!
Женщина почувствовала, как его пальцы слабеют, разжимаются и начинают холодеть. И одновременно смертельный холод окатил ее сердце.
— Нет, Неоптолем! — крикнула она. — Нет, нет! Я не хочу, чтобы ты умер… Держись! Ты нужен мне, слышишь…
— Уже нет… — он еще пытался смеяться, но ничего не получалось. — Ты можешь сама.
— Прости меня! — молодая женщина захлебывалась, плакала, задыхалась. — Я не понимала до конца. Я люблю тебя, Неоптолем!
Его пальцы, только что остывшие и почти разомкнувшиеся, до боли, до хруста в суставах, вновь сжали ее руку.
— Пов-то-ри…!
— Я люблю тебя, муж мой! Не оставляй меня!
Глава 9
— Я убью тебя! Убью! Щенок, мальчишка, ничтожество, не способное думать! Как ты мог угодить в этот бабий капкан?! Кого ты послушался?! Дрянь! Безумец! Ты можешь стать причиной войны и раздора, каких ахейские племена не знали уже пару столетий! Все, что сделал твой отец, мой брат, ты сейчас пустил по ветру!
Менелай метался по своему походному шатру, тому самому роскошному шатру, что стоял еще под Троей, и что был сейчас поставлен на берегу бухты. Разъяренному царю в нем было тесно, он то и дело натыкался на опоры, спотыкался о походные сумки и сундуки, пинал их ногами и отшвыривал от себя, будто пытаясь этим дать выход своему бешенству.
Орест все это время стоял, прислонившись к одной из опор, совершенно неподвижный и безучастный — к гневу царя, к его угрозам, вообще ко всему миру вокруг.
Все решилось для него получасом раньше. Тогда, когда он, весь в крови и в пыли, еще содрогаясь от возбуждения, вбежал в шатер Гермионы и крикнул ей, смятенно вставшей ему навстречу:
— Мы убили его! Убили! Он еще жив, но ему не выжить!
Орест не сомневался, что говорит правду. Он не был воином и не участвовал в войнах, но раны и смерть ему приходилось видеть, к тому же его воспитывали опытные воины, и он хорошо знал, какие раны несут гибель. Без сомнения, Неоптолем был убит — ему нанесли, по меньшей мере, шесть или семь наверняка смертельных ран. Невероятная сила, дикое сопротивление, нож, оказавшийся в его руках и повергший мертвыми половину убийц (человек пять досталось страшному псу, прибежавшему на помощь царю), — все это не меняло дела: уже выбежав из храма, Орест обернулся и успел увидеть, как юный царь упал, корчась в судорогах. Он должен был умереть.
— Вы убили его? Ты в этом уверен?
Голос Гермионы как-то странно звенел.
— Да, я уверен. Я не видел его смерти, но он умрет непременно. Он смертельно ранен и, скорее всего, сейчас уже мертв.
— Так будь же ты проклят, убийца!
Этот пронзительный крик вырвался у царевны вместе с истерическим рыданием. Она бросилась к Оресту, растопырив пальцы, будто хотела вцепиться ногтями в его глаза. Но тут же запрокинула голову, схватила себя за волосы и завыла, дико раскачиваясь из стороны в сторону.
— Он умер! — вопила Гермиона. — Мой Неоптолем! Мое сердце, мое сокровище! Умер от рук грязных трусов, которые напали шестнадцать на одного, с мечами на безоружного! Ублюдки, скоты, псы! Вы убили самого отважного и самого прекрасного из ахейцев!
Орест стоял перед нею уже в совершенном оцепенении.
— Но я сделал только то, что ты мне приказала… — прохрипел он наконец.
— Я?! Я приказала? Я?! — Гермиона уже не кричала, а визжала, ее красивое лицо так исказилось, что стало если не безобразным, то пугающим. — Я говорила что-то в безумии, дико ревнуя, но я не могла желать его смерти, не могла! И ты убил его только потому, что хотел меня! Да скорее козел станет мужем львицы, чем ты до меня дотронешься, негодяй!
И тут же она вновь всплеснула руками.
— Ах, да нет же, нет же… Ты же говоришь, что не видел его смерти! Нет, нет, он не умер, не умер, нет! Он молодой и сильный, он должен выжить! Я тотчас пошлю рабов узнать, что с ним! Эй, люди, ко мне!
Дальше Орест не слушал. Он выскочил из шатра, борясь с неистовым желанием выхватить из ножен меч, выпачканный в крови Неоптолема, и разрубить пополам беснующуюся перед ним тварь. Только кровавый призрак Клитемнестры, вновь возникший перед ним в это мгновение, помешал ему. Во время сильного возбуждения он всегда видел убитую мать, и это лишало его воли.
