Виталий Гладкий - Ассасины
– Меня интересуют твои новые воспитанники Хасан и Абу, – безо всякого предисловия заявил шейх.
Отношения между шейхом и даи аль-кирбалем были доверительными – хотя бы потому, что состояли в родственной связи. Впрочем, об этом оба не распространялись, но то, что Хусейн остался жив после всех своих тайных операций, уже казалось чем-то нереальным. Это было практически немыслимо: каждый фидаин считал большой честью отдать жизнь за шейха и умирал с радостью, даже под пытками. Тем не менее Хусейн сумел выбраться из очень опасных передряг, стал даи аль-кирбалем и возглавил школу подготовки наемных убийц ордена. Можно сказать, что он был на своем месте: Хусейн отличался великолепной физической подготовкой, знал много языков и в совершенстве владел искусством перевоплощения. Он мог буквально на глазах мгновенно превратиться из статного мужчины в дряхлого старца и так искусно играть эту роль, что никто не был в состоянии заметить обман. Возможно, этому способствовало искусство «отводить глаза», которое Хусейн позаимствовал у бродячих факиров, когда скитался по Магрибу, добывая разные полезные сведения для Старца Горы.
– Очень достойные юноши, – осторожно ответил Хусейн.
Несмотря на родственные узы, даи аль-кирбаль ни на миг не забывал, что при необходимости ас-Синан может отправить его к райским гуриям, не задумываясь.
– Я не об этом! – нетерпеливо сказал Старец Горы. – Как они осваивают то, чему их учат?
– Выше всяких похвал! Особенно хорошо эти двое стреляют из лука и работают ножами. В этом деле Хасан и Абу – лучшие из тех, кого я обучал последние пять-шесть лет!
Ас-Синан насторожился:
– Они, кажется, сироты? – спросил он, сверля темное лицо Хусейна своим огненным взглядом фанатика.
– Да, это так, повелитель… – Хусейн не понял, куда гнет шейх, и немного встревожился.
– Тогда откуда у них такая сноровка в обращении с оружием? Ведь у кочующих племен, – а эти юноши как раз и принадлежат к кочевникам, – владеть оружием обычно учат отцы. Однако, насколько мне известно, – по крайней мере, так было сказано, когда их принимали в орден, – они утратили своих родителей в раннем возрасте.
– Не могу знать, повелитель, – честно признался Хусейн. – Но действительно, с оружием они работают выше всяких похвал.
– А как все остальное?
– Здесь дела обстоят несколько хуже, но они очень упорные. Временами кажется, что эти юноши никогда не спят и не отдыхают, все учат, учат, тренируются… Что касается физической подготовки, то Абу неважно лазает по стенам и скалам, а Хасан плохо маскируется в песках.
– Это как раз неудивительно, – проворчал шейх аль-Джабаль. – Первый – житель пустыни, а второй вырос в горах, и только потом его племя откочевало на равнину. Но не в пески.
Он немного успокоился. Старец Горы был очень подозрительным и любой будущий фидаин, попадая в лагерь Хусейна, долго и тщательно проверялся – как на личную преданность шейху, так и на возможность того, что его подослали с целью убить самого аль-Джабаля (такие случаи уже были). Ведь как известно, палка – о двух концах: кто повсюду сеет смерть, должен быть готов собирать урожай, что когда-то и она придет за ним.
Вся проблема заключалась в том, что у ас-Синана не сложились отношения с Мохаммедом I I(сыном Хасана II, преемника основателя ордена), персидским Старцем Горы, который занимал крепость Аламут. Хасан II, прозванный Ненавистным, дошел до того, что назвал себя богом, и его суждения по любому вопросу были непререкаемы. В свое время ас-Синан признал учение Кийямы[44], провозглашенное Хасаном II, и получил от него задание распространить это вероучение в Сирии. В концеконцов, Хасан Ненавистный был убит своим шурином Намваром, и в Аламуте стал править Мохаммед.
После прибытия в Сирию ас-Синан провел праздник Кийямы во время священного месяца Рамадан. Он считал Хасана II законным духовным учителем, но, с другой стороны, не хотел подчиняться его сыну и наследнику. Поэтому сирийские хашишины пользовались независимостью от Аламута. Такое положение казалось Мохаммеду неприемлемым, и он не раз напоминал об этом ас-Синану в своих велеречивых посланиях, составленных с изяществом рубаи[45].
Мохаммед посвятил себя не только заказным убийствам, но еще литературе и наукам. Он пользовался славой величайшего поэта и философа; правда, слава эта во многом покоилась на кончиках ножей хашишинов. Однажды старый имам Рази, выдающийся мыслитель, отказался признать, что члены ордена – лучшие теологи. Тогда Мохаммед II передал ученому, что оставляет ему выбор между быстрой смертью при помощи кинжала и ежегодной пенсией в несколько тысяч золотых монет. И выступления имама тут же потеряли былую остроту.
Позже его как-то спросили, почему он так резко изменил свое мнение об хашишинах. «Потому что, – ответил старик, беспокойно поглядывая на толпу, в которой мог прятаться убийца, – их аргументы слишком остры и бьют точно в цель!».
Поначалу ас-Синан решил первым делом доказать, что и он является воплощением божественного начала, в пику Мохаммеду, который решил не идти по стопам беспутного отца. Никто никогда не видел, как сирийский Старец Горы ест, пьет, спит или даже сплевывает. От восхода до заката солнца он стоял на вершине скалы, одетый во власяницу, читая проповеди о собственной власти и могуществе толпам разгоряченных фанатиков.
Но Мохаммед лишь посмеивался. Тогда разъяренный ас-Синан, которому донесли некоторые нелестные высказывания Мохаммеда в его адрес, оставил это глупое позерство и послал конкуренту, как это водилось у низаритов, «подарок» в лице двух фидаинов. Но их перехватил сын персидского шейха аль-Джабаля хитроумный Джалалудин. Конечно же, наемные убийцы и под пытками не признались, кто их послал (таков был наказ ас-Синана), но Мохаммед сразу понял, откуда дует ветер. И теперь Рашид ад-Дин ас-Синан аль-Басри не без оснований опасался, что соперник ответил ему соответствующим «приветом».
Что касается Джалалудина, то он не зажился на свете, – защита у него была куда хуже, нежели у Мохаммеда. Правда, все было сделано так, будто это несчастный случай – ас-Синану не хотелось доводить правителя Аламута до бешенства…
– Я хочу посмотреть, как занимаются фидаины, – сказал Старец Горы и легко поднял с табурета свое сухое тело.
Он уже не мог, как прежде, подолгу отдавать дань физическим упражнениям. Но постоянные мысли о том, что угрозы для ордена только множатся, не давали покоя ни днем, ни ночью, и шейх аль-Джабаль от этого не просто худел, а таял, как восковая свеча. К тому же он совсем потерял голову, размышляя над тем, кто станет новым главой ордена, когда Аллах призовет его в свои чертоги, – наследников у шейха не было.
