Анна Антоновская - Пробуждение барса
Саакадзе оглянулся, и два коня перелетели пропасть.
Негойские высоты. В гривах коней запутался ветер. Царь — предатель! Следовало ожидать, никогда с народом не был… Месть царю, месть замкам! Один Моурави умрет, другой родится… Спуск. Запутанный лес… Геликарские высоты… Эрасти слился с конем, хрипло свистнул… Не удержит народ, землю с кровью оторвем!
Крутой поворот, Дидгорские высоты, оскаленные скалы… Саакадзе рванул коня… Не удержит народ, кто может бурю задержать?! Кривые зигзаги, змеиная тропа… Красные цветы на серых камнях… Гостибское ущелье… И два распластанных коня взлетают в спутанную высь, а два распластанных всадника жадно глотают пространство… И снова знакомые скаты… подъем… спуск… Носте… Но почему пустынны улицы? Почему затихли жилища, почему не слышно боевых песен? Где верные дружины азнауров? Где горящие местью молодые глаза? И замер на мгновение Георгий, услышав: ложный гонец увел в Тбилиси азнаурские войска. Взметнулась золотая пыль, рассыпались зигзагами острые тени… Не все погибло! Есть твердая опора, — сверкнула шашка Нугзара… Тогда в Ананури! Поспешные распоряжения. Перебежавшим крестьянам немедленно уйти в деревни «Дружины барсов». Забить шерстопрядильни, маслобойню, неспрятанную шерсть спрятать в тайники оставшийся скот угнать в горы… И Носте мгновенно опустело…
Падает в голубой провал усталое солнце. В замке поспешные сборы. Уже у потайного хода нетерпеливо фыркают кони, уже Папуна с Паата, Автандилом и маленьким Бежаном, сыновьями Саакадзе, спустились в подземелье, уже Эрасти нагрузил на коней сундук с сокровищами, уже ананурский Арчил с девятнадцатью юными разведчиками, обвешанными оружием, держат наготове шашки. А Русудан, с окаменелым лицом, медлила на каменной ступеньке, вновь переживая пережитое здесь счастье.
Резкий свист, за ностевской стеной отдаленный гул, топот, брань, угрозы, скрежет сабель…
Саакадзе отдал приказ… Миг — и потайной ход сдвинул стены.
Змеиным кольцом окружен замок Моурави. Под хриплые крики князей магаладзевские дружинники рушат крепкие ворота, со стоном вылетают из стен серые камни. Крики, брань, проклятья… В разбитые ворота замка первым ворвался Шадиман…
Дидгорские вершины. Холодный рассвет серыми прядями повис на деревьях. Мутные пятна ползут по скатам, качается поникшая ветка…
Георгий и Русудан, прислонившись к дереву, смотрят на пылающий замок Носте…
Остались позади спутанные леса, обрывы, крутые скалы, угрюмые высоты, перепутанные лощины. Снова рассвет. Сонная деревня Телавани… Боковая тропа, быстрый переход, деревня Карсани.
Разбуженное солнце осветило великолепное Мцхета. Шестьдесят пик царской стражи зорко стерегут изогнутый мост.
Некогда по нему проходили стройные легионы белолицых цезарей, проскакивали быстрые сарацины, пролетали арабские наездники, перехлестывали монгольские волны.
Но Саакадзе свернул под изогнутый мост к бурной лучине Куры.
Кто из грузин не знает силу разлива Куры в последние дни мая?
Змеиные водовороты зловеще засасывают тяжелую пену. На изменчивые берега свирепо набрасываются бушующие валы. Хаос коричневых волн разъяренно швыряет вырванные с корнями деревья, разбитые плоты, снесенные кустарники, изгороди, камни, и с неукротимым воем мчится с горных вершин через степные просторы к мутному Каспию.
— Русудан, не устрашает ли тебя бурный разлив?
— Жена Моурави не должна быть знакома со страхом, — и Русудан первая бросила коня в кипящую пучину. За ней Арчил с Бежаном и Эрасти, крепко сжимая хохочущего Автандила. Папуна, обхватив Паата, спокойно пересек крутые водовороты.
Последним на берег выплыл с конем Саакадзе.
Не подозревая безудержной смелости, стража, опираясь на пики, беспечно дремала на мосту.
Не останавливая коней в Мисакциели — начало владений Нугзара Эристави, — смельчаки поскакали в Ананури.
Никогда еще так поспешно на открывались ананурские ворота. Потрясенный Нугзар посмотрел на изодранное платье Русудан, на забрызганные глиной чохи, на измученных коней и прохрипел: — Где арагвское войско?
Тяжелым камнем падали слова, раскрывая пропасть…
— Войско?!
Георгий зашатался…
Тревожно проходила ночь в замке. Глаза пронизывают зыбкую даль, биение сердца сливается с яростью ветра, судорожно извиваются раскаленные мысли: «Нино, золотая Нино! Ни битвам с дикими ордами, ни блеску царских замков, прославленных красавицами, не затмить золотой поток твоих кудрей…» Георгий расстегнул ворот, вынул кисет: в холодном блеске поздней луны странно блеснул вышитый беркут… «Брат, мой большой брат, смотри, какие серьги…» Больно кольнуло сознание: Луарсаб — предатель, предал, как последний трус!.. Цари никогда не будут с народом. Об этом в будущем надо помнить… Последняя надежда — Мухран-батони и Эристави Ксанский… А если не пойдут? Если догадаются?.. Рука ударилась об острие камня… Тогда?.. И сквозь свист ветра и ярость Арагви до рассвета преследовали Георгия хриплые выкрики угроз, лязг отточенных мечей, бешеный топот копыт.
А на утро Саакадзе молча выслушал Нугзара.
— Мирван в Исфахане, а старик Мухран-батони не пойдет против царя… Эристави Ксанский один тоже не рискнет. Единственный выход — немедленно в Иран. В Иран, пока Шадиман не окружил Ананури… Вернемся, вероломство будет отомщено.
— Будет отомщено? Но Георгий Саакадзе спокойно не вернется… шаху Аббасу открою переговоры с Турцией, князья дорого заплатят за последнюю игру.
И вновь поспешные сборы, напряженное ожидание. Ночью за ускакавшим караваном захлопнулись тяжелые ворота Ананури.
И снова перепутанные леса, бурные волны Арагви, снова подъемы, косматые высоты, спуски, лощины, и по Сагуремской дороге, минуя Лоджини, взмыленные кони ударились о скалистые бока Куркутского брода…
Тем, на иранской стороне, судьба надвигает неумолимые бури. Что ждет Моурави? Слава, позор? Обещанная шахом помощь против князей?.. Кровавая завеса открывает новое поле брани, и прав тот, кто победит… Какой ценой? А разве для Моурави это важно?.. Разве вынужденное отступление остановит Георгия Саакадзе? Нет, борьба, яростная, до конца, до победы!
Последняя переправа…
И там, где Саакадзе укреплял картлийскую границу, где возводил Ахал-Агджа-Калу, верная царю шашка Колотаури, начальника охраны, пыталась преградить ему путь. Разгневанный Саакадзе выхватил меч. Далеко отброшена дерзкая шашка. Сброшенный с коня Колотаури ожидает смертельного удара, но Георгий высоко поднял тяжелый меч, вонзил его по рукоятку в грузинскую землю и переломил пополам.
— Так сломается под мечом Георгия Саакадзе последний герб грузинских князей.
