Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 1
— О Боже, Боже, он убьет меня! — в приступе крайнего отчаяния закричала девушка, вцепившись себе в волосы и катаясь по ковру.
Несколько мгновений Бальзамо смотрел на нее со смесью гнева и жалости. Жалость в конце концов взяла верх.
— Послушайте, Лоренца, опомнитесь, успокойтесь. Придет день, когда вы будете вознаграждены за все ваши страдания — подлинные или мнимые, — проговорил граф.
— Пленница! Пленница! — не слушая Бальзамо, выкрикивала Лоренца.
— Терпение.
— Я обречена!
— Это временные испытания.
— Безумная! Безумная!
— Вы поправитесь.
— Отправьте меня сейчас же в сумасшедший дом, бросьте в настоящую тюрьму!
— И не подумаю. Вы ведь предупредили, каким образом собираетесь против меня действовать.
— Хорошо, тогда убейте меня! Сейчас же!
И, вскочив с проворством и гибкостью дикого зверя, Лоренца бросилась к стене с намерением разбить себе голову. Однако Бальзамо лишь протянул руку и, казалось, только силою своей воли, почти не разжимая губ, произнес одно слово, остановившее девушку: она внезапно замерла, пошатнулась и, мгновенно уснув, упала на руки графа. Странный чародей, которому молодая женщина повиновалась, видимо, лишь телом, но не душой, поднял Лоренцу и отнес ее на постель: там он поцеловал ее, задвинул полог над кроватью, потом оконные занавески и вышел.
Лоренца же спала сладким и благотворным сном, окутавшим ее, словно плащ, которым добрая мать укутывает своего исстрадавшегося и наплакавшегося своевольного ребенка.
58. ПОСЕЩЕНИЕ
Лоренца не ошиблась. Проехав через заставу Сен-Дени и предместье того же названия, карета повернула между воротами и углом последнего дома и устремилась вдоль бульвара. Как и сказала ясновидящая, в карете сидел монсеньер Луи де Роган, епископ Страсбургский, которому не терпелось еще до назначенного срока посетить чародея в его вертепе.
Кучер, которого многочисленные галантные похождения красивого прелата приучили к езде в темноте, по рытвинам и ухабам порою небезопасных таинственных улиц, правил весьма уверенно; проехав по освещенным и людным бульварам Сен-Дени и Сен-Мартен, он направил экипаж в мрачный и пустынный бульвар, ведущий к Бастилии. На углу улицы Сен-Клод карета остановилась, после чего по распоряжению хозяина кучер поставил ее под деревьями, шагах в двадцати от дома.
Кардинал де Роган, одетый в светское платье, вылез и трижды постучал в двери особняка, который без труда узнал благодаря описанию графа Феникса. Во дворе послышались шаги Фрица, и дверь отворилась.
— Здесь ли живет господин граф Феникс? — спросил принц.
— Да, монсеньер, — ответил Фриц.
— Он дома?
— Да, монсеньер.
— Доложите.
— Его высокопреосвященство кардинал де Роган, не так ли, монсеньер?
Принц невероятно изумился. Он осмотрел себя, огляделся вокруг, словно что-то в его одежде или окружении могло выдать его титул. Но нет, он был один, одет по-мирски.
— Откуда вам известно мое имя? — осведомился он.
— Хозяин только что сказал мне, что ожидает ваше высокопреосвященство.
— Но, должно быть, завтра или послезавтра?
— Нет, монсеньер, сегодня вечером.
— Ваш хозяин сказал, что ждет меня сегодня вечером?
— Да, монсеньер.
— Ну, ладно, доложите, — сказал кардинал и сунул в руку Фрица двойной луидор.
— Будьте добры следовать за мной, ваше высокопреосвященство, — отозвался Фриц.
Кардинал кивнул. Быстрым шагом Фриц направился к дверям прихожей, освещавшейся двенадцатисвечным канделябром из позолоченной бронзы. Удивленный и задумчивый, кардинал двигался следом.
— Друг мой, — проговорил он, останавливаясь в дверях гостиной, — тут явно какое-то недоразумение, и, если это так, мне бы не хотелось беспокоить графа. Он не может меня ждать, поскольку не знает, что я должен приехать.
— Монсеньер, ведь вы — его высокопреосвященство кардинал принц де Роган, епископ Страсбургский? — спросил Фриц.
— Да, мой друг.
— Значит, его сиятельство ждет именно вас, монсеньер.
Фриц зажег свечи в двух других канделябрах, поклонился и вышел. В течение пяти следующих минут кардинал, сдерживая невероятное возбуждение, осматривал изящную меблировку гостиной и развешанные на стенах восемь картин известных художников. Но вот дверь отворилась, и на пороге появился граф Феникс.
— Добрый вечер, монсеньер, — поздоровался он.
— Мне сказали, что вы меня ждете сегодня вечером? Но это невозможно! — не отвечая на приветствие, воскликнул кардинал.
— Прошу извинить меня, монсеньер, но я и в самом деле ждал вас, — отозвался граф. — Вы можете усомниться в правдивости моих слов, видя, как скромно я вас принимаю, но я в Париже всего несколько дней и не успел еще как следует устроиться. Не взыщите, ваше высокопреосвященство.
— Вы меня ждали? А кто предупредил вас о моем посещении?
— Вы сами, монсеньер.
— Но каким образом?
— Вы останавливали свою карету у заставы Сен-Дени?
— Останавливал.
— Вы подзывали своего лакея и он разговаривал с вашим высокопреосвященством, стоя у дверцы?
— Да.
— Вы говорили ему следующие слова: «Улица Сен-Клод на Болоте, через предместье Сен-Дени и бульвар», которые он повторил потом кучеру?
— Говорил. Но вы, стало быть, меня видели и слышали?
— Я видел и слышал вас, монсеньер.
— Значит, вы были там?
— Нет, монсеньер, меня там не было.
— Где же вы были?
— Здесь.
— Вы видели и слышали меня отсюда?
— Да, монсеньер.
— Но позвольте!
— Монсеньер забывает, что я — чародей.
— Ах, да, верно, я забыл, господин… Как прикажете вас называть — барон Бальзамо или граф Феникс?
— Дома у меня нет имени, монсеньер: дома я называюсь магистром.
— Да, это ученый титул. Итак, магистр, значит, вы меня ждали.
— Ждал.
— И уже приготовили лабораторию?
— Моя лаборатория всегда готова, монсеньер.
— Вы позволите мне войти в нее?
— Буду счастлив проводить туда ваше высокопреосвященство.
— Я последую за вами, но только с одним условием.
— Каким?
— Обещайте, что сам я не войду в сношения с дьяволом. Я очень боюсь его величества Люцифера.
— Что вы, что вы, монсеньер!
— Да, обычно ведь на роль дьявола приглашают или плутоватых гвардейцев-протестантов, или подвыпивших учителей фехтования, которые после того, как свечи погаснут, для пущей убедительности осыпают людей щелчками и колотушками.
— Монсеньер, — с улыбкой ответил Бальзамо, — мои дьяволы никогда не забывают, что им выпала честь иметь дело с принцами, и всегда помнят слова его высочества Конде, который пообещал одному из них, что, если тот не будет вести себя прилично, он так вздует его, что тот или уйдет, или будет поспокойнее.
