Александр Дюма - Анж Питу
— А! — удивился аббат.
— Я живу как все, не побираясь, благодаря изобретательности, которой одарила меня природа. Я живу своим трудом и, более того, настолько далек от мысли быть в тягость моим согражданам, что многие из них выбрали меня командиром.
— Да? — произнес аббат с таким изумлением и таким ужасом, словно наступил на змею.
— Да, да, выбрали меня командиром, — любезно повторил Питу.
— Командиром чего?
— Командиром войска свободных людей, — отвечал Питу.
— О Боже мой! — вскричал аббат. — Несчастный сошел с ума.
— Командиром национальной гвардии Арамона, — закончил Питу с притворной скромностью.
Аббат наклонился к Питу, чтобы лучше разглядеть в его чертах подтверждение своих слов.
— В Арамоне есть национальная гвардия! — взревел он.
— Да, господин аббат.
— И ты ее командир?
— Да, господин аббат.
— Ты, Питу?
— Я, Питу.
Аббат воздел руки, как Финей.
— Какая мерзость! — пробормотал он — Как не прийти в отчаяние!
— Вам, должно быть, известно, господин аббат, — ласково сказал Питу, — что национальная гвардия призвана охранять жизнь, свободу и собственность граждан.
— О-о! — в отчаянии стонал старик.
— И в деревне она должна быть особенно хорошо вооружена, дабы противостоять бандам разбойников, — продолжал Питу.
— Бандам, главарем которых ты являешься! — вскричал аббат. — Бандам, грабителей, бандам поджигателей, бандам убийц!
— О, не путайте, дорогой господин аббат, — надеюсь, когда вы увидите моих солдат, вы поймете, что никогда еще более честные граждане…
— Замолчи! Замолчи!
— Не сомневайтесь, господин аббат: мы ваши подлинные защитники, доказательство чему — то, что я пришел прямо к вам.
— Зачем? — спросил аббат.
— Да вот… — сказал Питу, почесывая ухо и глядя, куда упала его каска, чтобы понять, не слишком ли далеко он отступит за линию обороны, если пойдет и подберет эту существенную часть своего военного обмундирования.
Каска валялась всего в нескольких шагах от парадной двери, выходящей на улицу Суасон.
— Я спросил тебя, зачем? — повторил аббат.
— Так вот, господин аббат, — сказал Питу, пятясь на два шага по направлению к каске, — позвольте мне изложить причину моего прихода в надежде на вашу мудрость.
— Вступление закончено, — пробормотал аббат, — теперь переходи к повествованию.
Питу сделал еще два шага по направлению к своей каске.
Но, всякий раз как Питу делал два шага назад, к своей каске, аббат, чтобы сохранить разделявшее их расстояние, делал два шага вперед, к Питу.
— Так вот, — сказал Питу, начиная храбриться по мере приближения к орудию обороны, — солдатам необходимы ружья, а у нас их нет.
— Ах, у вас нет ружей! — вскричал аббат, притопывая от радости. — У них нет ружей! Ах, вот, право, превосходные солдаты!
— Но, господин аббат, — сказал Питу, делая еще два шага к каске, — когда нет ружей, надо их искать.
— Да, — сказал аббат, — и вы их ищете?
Питу поднял каску.
— Да, господин аббат, — ответил он.
— И где же?
— У вас, — сказал Питу, нахлобучивая каску.
— Ружья! У меня! — удивился аббат.
— Да; у вас в них нет недостатка.
— А, мой музей! — возопил аббат. — Ты пришел, чтобы ограбить мой музей! Кирасы наших древних богатырей на груди этих негодяев! Господин Питу, я вам уже сказал, вы сошли с ума. Шпаги испанцев из Альмансы, пики швейцарцев из Мариньяно нужны, чтобы вооружить господина Питу и иже с ним. Ха-ха-ха!
И аббат рассмеялся презрительным и грозным смехом, от которого по жилам Питу пробежала дрожь.
— Нет, господин аббат, — сказал он, — нам нужны не пики швейцарцев из Мариньяно и не шпаги испанцев из Альмансы; нет, это оружие нам не подходит.
— Хорошо, что ты хоть это понимаешь.
— Нет, господин аббат, нам нужно не это оружие.
— Тогда какое же?
— Добрые флотские ружья, господин аббат, добрые флотские ружья, что я часто чистил в наказание в те времена, когда имел честь учиться под вашим началом: dum me Galatea tenebat[48], — добавил Питу с любезной улыбкой.
— Вот, чего захотел! — сказал аббат, чувствуя, как от улыбки Питу его редкие волосы встают дыбом. — Вот, чего! Мои флотские ружья!
— То есть единственное ваше оружие, которое не имеет никакой исторической ценности и может сослужить хорошую службу.
— Ах, вот в чем дело, — сказал аббат, поднося руку к рукояти своей плетки, словно военачальник к эфесу шпаги. — Ах, вот в чем состоят твои предательские планы!
Питу перешел от требования к просьбе:
— Господин аббат, отдайте нам эти тридцать ружей.
— Назад! — произнес аббат, наступая на Питу.
— И вы заслужите славу, — сказал Питу, отступая на шаг, — человека, который помог освободить страну от угнетателей.
— Чтобы я дал в руки врагов оружие против себя и своих единомышленников! — вскричал аббат. — Чтобы я дал врагам оружие, а они из него будут в меня стрелять!
И, вынув из-за пояса плетку, он замахнулся на Питу:
— Никогда! Никогда!
— Господин аббат, ваше имя будет упомянуто в газете господина Прюдома.
— Мое имя в газете господина Прюдома! — взревел аббат.
— С похвалой вашей гражданской доблести.
— Лучше позорный столб и галеры!
— Так вы отказываетесь отдать ружья? — спросил Питу без большой уверенности в голосе.
— Отказываюсь, убирайся вон!
И аббат указал Питу на дверь.
— Но это произведет дурное впечатление, — сказал Питу, — вас обвинят в недостатке гражданских чувств, в предательстве. Господин аббат, умоляю вас, не подвергайте себя этому.
— Сделай из меня мученика, Нерон! Это все, о чем я прошу! — воскликнул аббат; глаза его горели, и он был больше похож на палача, чем на жертву.
Во всяком случае, такое впечатление он произвел на Питу, и Питу снова попятился.
— Господин аббат, — сказал он, делая шаг назад, — я мирный депутат, борец за восстановление порядка, я пришел…
— Ты пришел, чтобы разграбить мое оружие, как твои сообщники грабили Дом инвалидов.
— За что удостоились многочисленных похвал, — сказал Питу.
— А ты здесь удостоишься многочисленных ударов плеткой, — посулил аббат.
— О господин Фортье, — сказал Питу, хорошо знакомый с плеткой аббата, — вы не станете так нарушать права человека.
— А вот ты сейчас увидишь, мерзавец! Подожди у меня!
— Господин аббат, меня защищает мое звание посланника.
— Вот я тебя!
— Господин аббат! Господин аббат!! Господин аббат!!!
