Дэвид Геммел - Македонский Лев
К изумлению Лепида, раздался всеобщий довольный возглас, и его лицо помрачнело.
— Господа! — крикнул он, подняв руки. Наступила тишина. — Я не понимаю причины этой радости. Может быть, кто-то объяснит мне? Ты, например, — он указал на Леарха.
— Савра смухлевал, — ответил Леарх, и Лепид заметил несколько согласно кивающих голов.
— Он не мухлевал! — рыкнул Лепид. — Он победил! И это главное, что должен делать спартанец — побеждать. И позвольте мне прояснить кое-что для вас всех. Если бы Леонид выслал свою конницу вперед, то сумел бы остановить атаку. Тогда, с дальнейшим продвижением Пармениона, его правый фланг оказался бы открыт для дротиков и стрел. Парменион был бы уничтожен. Я не оправдываю его использование скиритаев, но когда я вижу спартанцев, оспаривающих поражение, я глубоко скорблю. Позор вам!
Крутнувшись на носках, он зашагал с площадки для занятий, оставляя ошарашенных учеников позади себя.
— Я не думал, что ему нравится Савра, — прошептал Леарх.
— Он сказал правду, — подал голос Леонид.
— Нет, Савра смухлевал, — вставил Гриллус.
Леонид встал и повернулся к остальным.
— Он был прав! Я недооценил Савру, и он посрамил меня. Я должен был надеть Покров Стыда. Было много способов разбить его, если б я предугадал его план, и три способа, позволяющие выиграть битву, даже если бы я не понял его намерений. Я не использовал их. Так что хватит об этом.
Леонид ушел прочь, и Гриллус повернулся к Леарху, придвинувшись ближе.
— Полукровка остается сегодня в доме моего отца, — шепнул он. — Но вечером он отправится домой на похоронную ночь.
— Ну, и?
— Ну, и он не сможет бежать на Олимпиаде с переломанными ногами.
— Я не знаю…
— Он оскорбил нашего друга! — прошипел Гриллус.
— А что если твой отец прознает обо всем?
— Будет темно. И Савра не назовет наших имен.
— Стало быть, сегодня вечером, — согласился Леарх.
***
Тело, замотанное в белую простыню, было поднято с кровати и возложено на плащ, натянутый между двумя шестами. Парменион смотрел, как женщины несли его мать от Дома Смерти к погребальному холму. Было четыре носильщицы, одетых в белое, а следом шла Рея в образе Матери Скорби. За ней шел Парменион, рука об руку с афинским полководцем Ксенофонтом.
Кладбище лежало за Мраморным Театроном на востоке города, и эта небольшая процессия проделала путь мимо тихой торговой площади и монумента Павсанию и Леониду.
Они достигли входа в пещеру, где сидела ожидающая их старуха с развевающимися на ветру белыми волосами.
— Кто желает пройти к мертвецам? — спросила она.
Рея вышла вперед: — Моя подруга Артема, — ответила она.
— Кто принес плату за переправу?
— Я, Парменион. — Он бросил серебряную тетрадрахму в ее протянутую ладонь. Она склонила голову на бок, и ее тусклые глаза обратились к нему. Мгновение она сидела недвижно, как сама смерть, затем перевела взгляд на стоявшего в молчании Ксенофонта.
— Тот, Кто Есть, и Тот, Кому Быть, — прошептала старуха. — Пригласи меня в свой дом, военачальник.
Отклонение от ритуала поразило Ксенофонта. Он глубоко вздохнул.
— Как пожелаешь, госпожа.
— Внесите тело в место упокоения, — сказала она. Рея приказала носильщицам пройти вперед, и темный зев пещеры поглотил их, скрыв от глаз. Двое мужчин остались стоять у входа.
— Я не сумел нанять плакальщиц, — проговорил Парменион. — Посмотрят ли боги с укором на нее из-за этого?
— Спорный момент, — ответил Ксенофонт. — Тронут ли богов фальшивые слезы и вопли? Я сомневаюсь. Бывало, хорошие люди умирали неоплаканными и неотпетыми, тогда как отъявленных злодеев хоронили с тысячами плакальщиц. Наивно будет полагать, что боги менее проницательны, чем люди.
— Ты веришь в них?
— Я верю, что есть силы, которые влияют на нашу жизнь. Мы даем им множество имен.
— Ты думаешь, она будет жить снова?
— Я бы хотел в это верить. Пойдем, пройдемся немного. День не столь знойный.
Вместе они зашагали назад к монументу Павсанию и Леониду. Это был огромный куб из мрамора, на котором стояла статуя спартанского гоплита, а на основании была высечена история сражения при Платеях, в котором захватническая персидская армия была разбита силами спартанских фаланг. Ксенофонт снял свою белую накидку и сел в тени. Пожилая вдова подошла к ним, предлагая свежих гранатов. Ксенофонт бросил ей в ладонь монету и купил три фрукта. Он протянул один Пармениону.
— В чем был урок, полученный при Платеях? — спросил Ксенофонт, достав из-за пояса кинжал и разрезая плод.
— Урок? — хмыкнул Парменион, пожимая плечами. — Они ударили персам в лоб, сломили и обратили их в бегство. Какой мы должны извлечь из этого урок?
— Почему персы бежали?
Парменион сел рядом с полководцем. Снимая кожуру с плода, он жадно ел, выплевывая зернышки на землю. — Не знаю. Они испугались?
— Конечно они испугались, — буркнул Ксенофонт. — Думай!
Парменион смутился, покраснел лицом. — Я мало знаю о сражении, — признался он. — Я не могу ответить тебе.
Ксенофонт, похоже, успокоился. Он закончил с гранатом и облокотился спиной на холодный мрамор. — Изучи свидетельства, Парменион.
— Я не знаю, чего ты хочешь!
— Если ты ответишь мне на этот вопрос, я сделаю то, о чем ты просил, — буду обучать тебя. Если же нет… все равно без толку. Подумай об этом, и приходи сегодня вечером. — Ксенофонт встал и ушел.
Парменион долго сидел, ломая голову над вопросом, но ответ ускользал от него. Он сошел вниз на торговую площадь, прокрался между лошадьми и стащил два пирога. Он был замечен торговцем лошадьми, но смылся через аллею и припустил по Выходной Улице прежде, чем тот мог схватить его. Спартанские юноши были вынуждены добывать себе дополнительную пищу воровством. Если их ловили, то жестоко наказывали — не за кражу, а за то, что попадались.
На Выходной он увидел двух пожилых мужчин, сидевших возле дворца Агесилая. Он подошел к ним, сдвинув брови. Один из мужчин изучающе посмотрел на него.
— Ну? — спросил он.
— Господин, — проговорил Парменион. — Каков был урок, полученный при Платеях?
— Урок? — переспросил мужчина. — Какой еще урок? Единственный урок, извлеченный из сражения, предназначен для персов и всего остального мира: нападая на спартанское войско, не надейся победить. Что за глупые вопросы!
— Спасибо, господин, — поблагодарил Парменион, снова сдвинул брови и удалился.
Что за испытание подкинул ему Ксенофонт? Был ли ответ столь очевиден? Коли так, почему Афинянин ставил его во главу угла? Парменион побежал к акрополю, где съел пироги и стал смотреть на горы Тайгетуса.
