Проспер Мериме - Коломба
— И ты не ужинала?
— Нет, барышня, мне было некогда.
— Тебе сейчас дадут поужинать. У твоего дяди еще есть хлеб?
— Мало, барышня, но особенно ему нужен порох. Каштаны поспели, и теперь ему нужен только порох.
— Я дам тебе для него хлеба и пороху. Скажи ему, чтобы он берег его: он дорог.
— Коломба, — сказал Орсо по-французски, — кому это ты так покровительствуешь?
— Одному бедному бандиту из нашей деревни, — отвечала Коломба на том же языке. — Эта крошка — его племянница.
— Мне кажется, ты могла бы найти кого-нибудь более достойного. Зачем посылать порох негодяю, который употребит его на преступление? Без этой печальной слабости, которую, кажется, все питают к бандитам, они давно бы уже исчезли на Корсике.
— Самые дурные люди нашей родины вовсе не те, что в поле[49].
— Давай им, если хочешь, хлеб; в нем нельзя отказывать никому, но я не хочу, чтобы их снабжали патронами.
— Брат, — серьезно сказала Коломба, — вы, здесь хозяин и все в доме ваше; но предупреждаю вас, что я скорее отдам этой девочке свой mezzaro, чтобы она продала его, чем откажу бандиту в порохе. Отказать бандиту в порохе! Да это все равно, что выдать его жандармам! Какая у него от них защита, кроме патронов?
Девочка в это время с жадностью ела хлеб и внимательно смотрела то на Коломбу, то на ее брата, стараясь уловить в выражении их лиц смысл их речей.
— Но что же сделал, наконец, твой бандит? Из-за какого преступления он убежал в маки!
— Брандолаччо не совершил никаких преступлений! — воскликнула Коломба. — Он убил Джована Опиццо, который убил его отца, когда сам он был в армии.
Орсо отвернулся, взял лампу и, не отвечая, поднялся в свою комнату.
Коломба дала девочке пороху и провизии и проводила ее до двери, повторяя:
— Пусть твой дядя хорошенько бережет Орсо!
Глава одиннадцатая
Орсо долго не мог заснуть и поэтому проснулся очень поздно, по крайней мере для корсиканца. Как только он встал, первое, что бросилось ему в глаза, был дом его врагов и archere, которые они устроили. Он спустился и спросил, где сестра.
— Льет на кухне пули, — отвечала ему служанка Саверия.
Итак, он не мог сделать шага, чтобы его не преследовал образ войны.
Он застал ее сидящей на скамейке; вокруг нее лежали только что отлитые пули. Она обрезывала их.
— Какого черта ты тут делаешь? — спросил ее брат.
— У вас совсем нет пуль для ружья полковника, — отвечала она своим нежным голосом. — Я нашла пулелейку такого калибра, и сегодня у вас будет двадцать пять патронов.
— Слава богу, я не нуждаюсь в них.
— Скверно, если вас застигнут врасплох. Вы забыли свой край и окружающих вас людей.
— Если б я и забыл, то ты мне об этом все время напоминаешь. Скажи мне, не пришел ли несколько дней тому назад большой сундук?
— Да, брат. Хотите, я внесу его в вашу комнату?
— Ты внесешь? Да тебе никогда его не поднять… Нет ли здесь для этого какого-нибудь мужчины?
— Я совсем не так слаба, как вы думаете, — сказала Коломба, засучивая рукава и открывая белые и круглые, красивые руки, показывавшие, однако, недюжинную силу. — Пойдем, Саверия, — сказала она служанке, — помоги мне.
И она уже поднимала одна тяжелый сундук, но Орсо поспешил помочь ей.
— В этом сундуке есть кое-что для тебя, моя милая Коломба. Прости меня за такие бедные подарки, но у поручика на половинном жалованье не слишком набит кошелек.
Говоря это, он открыл сундук и вынул из него платья, шаль и еще кое-какие вещи, которые могли пригодиться молодой девушке.
— Какая прелесть! — воскликнула Коломба. — Я сейчас же спрячу их. Я сберегу их к своей свадьбе, — прибавила она с печальной улыбкой, — а то ведь я теперь в трауре.
И она поцеловала у брата руку.
— Так долго носить траур, сестра, — это уж слишком.
— Я поклялась в этом, — твердо сказала Коломба. — Я не сниму траура…
И она посмотрела в окно на дом Барричини.
— …раньше дня своей свадьбы, — перебил ее Орсо.
— Я выйду замуж, — сказала Коломба, — только за того, кто сделает три вещи.
И она продолжала мрачно смотреть на дом врагов.
— Я удивляюсь, как ты, такая хорошенькая, не вышла до сих пор замуж. Ты должна рассказать мне, кто ухаживает за тобой. Впрочем, я и сам наслушаюсь серенад. Они должны быть хороши, чтобы понравиться такой великой voceratrice, как ты.
— Кто захочет взять бедную сироту? А кроме того, человек, который снимет траур с меня, оденет в траур вон тех женщин.
«Это — помешательство!» — подумал Орсо. Но он не сказал ничего, чтобы избежать спора.
— Брат, — ласково сказала Коломба, — я тоже хочу предложить вам кое-что. Ваше платье слишком хорошо для нашей страны. Ваш нарядный сюртук изорвется в клочки в два дня, если вы будете носить его в маки. Его нужно беречь для приезда мисс Невиль. — Потом, открыв шкаф, она достала оттуда полный охотничий костюм. — Я сделала вам бархатную куртку, а вот шапка, какую носят наши щеголи; я ее уже давно вышила. Хотите примерить?
И она заставила его надеть на себя широкую куртку из зеленого бархата с огромным карманом на спине. Она надела ему на голову остроконечную черную бархатную шапку, расшитую черным стеклярусом и шелком, с чем-то вроде кисти на конце.
— Вот carchera[50] нашего отца, — сказала она, — его стилет в кармане вашей куртки. Сейчас я достану пистолет.
— У меня вид настоящего разбойника из театра Амбигю Комик[51], — говорил Орсо, смотрясь в маленькое зеркальце, которое подала ему Саверия.
— Это потому, что к вам все это так идет, Орс Антон, — говорила старая служанка, — и самый красивый pinsuto[52] из Боконьяно или из Бастелики не смотрит таким молодцом.
Орсо завтракал в своем новом платье и за завтраком сказал сестре, что в его сундуке есть книги, что он хочет выписать еще из Франции и Италии и заставить ее учиться.
— Стыдно, Коломба, — прибавил он, — что такая взрослая девушка, как ты, не знаешь вещей, которые на континенте знают чуть ли не грудные дети.
— Правда, брат, — ответила Коломба, — я хорошо знаю, чего мне недостает, и очень хочу учиться, особенно если вы будете давать мне уроки.
Прошло несколько дней, и Коломба не произносила имени Барричини. Она ухаживала за братом и часто говорила ему о мисс Невиль. Орсо заставлял ее читать итальянские и французские книги и удивлялся то правильности и меткости ее суждений, то ее глубокому невежеству в самых простых вещах.
