Дэвид Бликст - Короли Вероны
«Да, это знак. Знак того, что я слишком часто перечитывал поэму отца. „Ад“ въелся в мои мозги. К завтрашнему дню сон не имеет никакого отношения».
И все же, едва Пьетро опустил голову на подушку, в его ушах прозвучали последние слова Ческо из ночного кошмара: «Если Бог не поможет, то дьявол не подведет». Подходящая фраза для наступающего дня.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Пьетро разбудил свет, пробивавшийся из-под двери. Фацио проснулся первым и отворил дверь. На пороге стояли Морсикато и Баилардино, за их спинами теснились слуги. Доктор был в полном боевом снаряжении. Пьетро вскочил и усиленно замотал головой, стряхивая сон. Натянув бриджи, он спросил:
— Который час?
— До рассвета не больше двух часов, — отвечал Баилардино. — Пора одеваться и будить солдат.
Фацио подбежал к сундуку достать доспехи синьора, однако Пьетро жестом остановил его:
— Не сегодня, Фацио.
Пьетро указал на слуг, которые вносили другой сундук. Зажгли свечи, и Баилардино откинул тяжелую крышку. В сундуке оказались другие доспехи, старые, потертые. Сверху лежал шлем. Он представлял собой заостренный купол с бармицей. Под шлемом обнаружился нагрудник. И шлем, и нагрудник были из серебра, позолоченные; протравка соединяла желтое и белое в причудливый цветочный узор.
Увидев реакцию Пьетро, Баилардино усмехнулся.
— Безвкусная работа, да? Извини, придется тебе проглотить гордость и напялить это безобразие — по крайней мере на несколько часов.
Пьетро надел рубашку.
— Дело не в красоте. Как я это надену? Не иначе, доспехи сняли с великана.
Баилардино щелкнул пальцами, и слуги принялись закреплять на груди и спине Пьетро простеганные куски ткани.
— Ну, так еще куда ни шло, — буркнул Пьетро.
— Другой бы радовался, — подал голос Морсикато. — Сколько рыцарей погибли лишь потому, что у них не было дополнительной защиты.
— Сколько рыцарей погибли лишь потому, что перегнули палку, обеспечивая себе дополнительную защиту, — парировал Пьетро.
Закрепили нагрудник, затем гульфик, затем наголенники и налокотники. Фацио, помогавший синьору, спросил:
— Чьи это доспехи?
Баилардино улыбнулся.
— Эти доспехи сбросил с себя граф Винчигуерра Сан-Бонифачо, когда три года назад драпал из Виченцы. А Скалигер подобрал и припрятал. Когда захватчики подойдут к воротам, они увидят знакомые латы и решат, что их встречают как дорогих гостей.
Фацио понимающе кивнул. Он слышал и видел достаточно, чтобы оценить ситуацию; слово «захватчики» не шокировало мальчика.
— Но почему доспехи графа надевают на вас, синьор? — спросил Фацио.
Пьетро потер ногу.
— Потому что и граф, и я оба хромые. Сидя верхом, мы оба кренимся вправо. Падуанцы должны клюнуть, и тогда мы победим гораздо легче.
Фацио с надеждой заглянул в сундук. Там больше ничего не было.
— А где же для меня доспехи?
— Для тебя никаких доспехов, и не спорь, — отрезал Пьетро. — Ты остаешься в палаццо. Не хочу отчитываться за твою смерть перед женой Скалигера. Лучше помоги-ка мне спуститься по лестнице.
Баилардино пожелал им удачи. Накануне решено было, что Морсикато присоединится к отряду Пьетро. Сам Баилардино хотел сделать то же самое, но Катерина сказала, что у падуанцев наверняка и в палаццо имеются шпионы. Если Баилардино исчезнет за несколько минут до «неожиданной» атаки, весь план пойдет насмарку.
Труднее всего оказалось отделаться от Меркурио. Пес чувствовал, что все пришло в движение, и рвался к хозяину. Но он был охотничьей собакой, не обученной находиться на поле боя. В конце концов пришлось запереть Меркурио в каморке без окон.
Когда Пьетро, Морсикато и Фацио выбрались из палаццо через черный ход, небо было еще темное. Поэтому, заметив у двери тень, все трое обнажили мечи.
— Кто здесь? — шепотом спросил Пьетро.
В ответ из горла тени вырвался знакомый скрежет:
— Арус.
Пьетро опустил меч, и мавр приблизился. На нем был наряд воина с Востока, куда более легкий, чем рыцарские доспехи, и, уж конечно, в отличие от них не производящий шума при движении. Пьетро вложил меч в ножны и пожал протянутую черную руку.
— Надеюсь, твой меч при тебе.
— Не волнуйтесь, сир Алагьери. Сегодня вы не погибнете.
Пьетро рассмеялся коротким нервным смешком, боясь поверить мавру и расслабиться раньше времени.
— Ты это из гороскопа узнал?
— Конечно.
— А я? Я не погибну? — забеспокоился Морсикато.
Мавр посмотрел на лицо, видневшееся в щель неописуемого шлема.
— Уж не докторова ли это борода? Простите, доктор, в ваш гороскоп я не заглянул.
— А мог бы и заглянуть, — пробормотал Морсикато.
— Спасибо на добром слове, — произнес Пьетро. — У меня сегодня сердце не на месте. Такой кошмар приснился…
Теодоро нахмурился.
— Ну-ка, ну-ка, что тебе снилось?
— Так, всякая чушь. — И Пьетро вкратце пересказал свой сон.
С минуту мавр молчал, затем произнес:
— Это из поэмы твоего отца. Спуск к реке в самом сердце битвы.
Пьетро не оценил начитанности мавра. Он чувствовал себя последним болваном.
— Я же сказал, всякая чушь.
— Помнишь поговорку о снах, что снятся перед рассветом?
Пьетро помнил. Такие сны почти всегда сбываются.
Мавр помрачнел.
— Пожалуй, я с тобой не пойду.
— Боишься? — съязвил Морсикато. — Разве звезды не сказали, что ты сегодня не умрешь?
Мавр смерил доктора спокойным взглядом.
— Сон Пьетро предвещает опасность для мальчика.
— Вы должны остаться с сиром Алагьери, — встрял Фацио. — Вдруг вы ему понадобитесь?
— Со мной все будет в порядке, — возразил Пьетро, гадая, прозвучала ли в его голосе должная уверенность. По правде говоря, он очень хотел, чтобы со спины его подстраховывала кошмарная кривая сабля.
— Кто-то должен присмотреть за Ческо, — произнес мавр. — Просто чтобы знать: он в безопасности.
— Давайте я присмотрю! — вызвался Фацио. — Вы не пускаете меня сражаться, а ведь мне уже четырнадцать. На следующий год я стану настоящим мужчиной. Я не дам Ческо в обиду.
— Пожалуй, пусть присмотрит, — одобрил мавр.
— Хорошо, — разрешил Пьетро. — Да возьми Меркурио. Ческо его любит.
— Я с него глаз не спущу! — возликовал Фацио. Он постучал в дверь, и его тотчас впустили обратно.
— Мудрое решение, — заключил доктор. — Мальчик будет при деле.
— Надеюсь, — пробормотал Пьетро.
Он направился к конюшням, где разместился отряд. Все солдаты крепко спали. Пьетро принялся их будить. Кто-то проворчал:
