Павел Комарницкий - Время терпеливых (Мария Ростовская)
— Да гостите сколько влезет! — отшутился князь.
— Слишком долго нам гостить тоже некогда, коназ Еруслаб. Повелитель ждёт нас с данью.
Среди прибывших князь заметил богато одетого парнишку, большеглазого и тоненького, но явно татарина. Кто таков?
— Вот это коназ Еруслаб, Худу, — Тудан подвёл парнишку к Ярославу. — А это племянник великого хана Берке, коназ. Отец и мать его из славного рода Чингисидов, но смерть не пощадила их. Хан Берке велел мне взять молодого батыра, чтобы он повидал мир. Отсюда он поедет с Балданом, а пока пусть посмотрит твои владения, эге?
— Рад приветствовать тебя, великий князь! — по-русски, довольно правильно выговаривая слова, произнёс Худу.
— И я рад видеть славного племянника великого Берке-хана, — вежливо улыбаясь, ответил Ярослав. — Проходите в дом, гости дорогие!
Уже на пороге Тудан вполголоса выговорил парнишке, заговорив по-монгольски.
— Запомни, Худу — не ты должен первым здороваться с урусами, а они с тобой.
— Но ведь это великий коназ!
— Даже самый великий коназ дикарей ниже любого, в чьих жилах течёт кровь самого Чингис-хана!
…
— Эйе, а тут что?
— Мёд это, прошлогодний…
— Почему такой чёрный, э?
— Так это же гречишный мёд!
Мункэ хмурился. Кто его разберёт… Монгол разбирался в медах не больше, чем в рыбе. Надо будет в следующий раз взять с собой знатока, вот что…
Приёмку дани посланник Бату-хана проводил лично, и весьма придирчиво. Тряс связки шкурок — чернобурые и обычные лисы, куницы, бобры и просто белки — щупал мех, не лезет ли. По его велению здоровенный нукер протыкал каждый брус воска железным прутом — нет ли камня внутри? В углу старый, сморщенный китаец взвешивал серебро в воде, дабы определить чистоту пробы.
Князь Ингварь только скулами поводил, глядя на всё это. Богатства, с превеликими трудами собранные с разорённой земли, должны были утечь безвозмездно. Пожалуй, этого хватило бы на постройку каменного храма. А ведь это не последняя дань… Теперь они повадятся, как медведь на пасеку…
— Эйе, нужно ещё пятьдесят восемь гривен, коназ Ингар! — посол Бату-хана закончил подсчёты. Он уже неплохо говорил по-русски, правда, сильно коверкая слова.
Князь помолчал.
— Ну нет больше. Ничего нет, пойми.
— Как нет? Надо, чтобы было.
Мункэ прищурился.
— Там у тебя дома посуда красивый есть, я видел. Другой вещи.
Князь вздохнул глубоко раз, другой. Спокойно, только спокойно.
— Онфим, — окликнул он ключника, — принеси-ка нам кубки и чаши из поставца.
Когда указанное было принесено, монгол взял в руки и бегло оглядел вещи, поражавшие тонкостью работы. Сунул китайцу, сказал пару слов. Китаец принялся взвешивать, накладывая гирьки на чашку весов.
— Это будет двенадцать гривен, коназ Ингар.
— Погоди… — князь Ингварь даже глаза вытаращил. — Это что… это ты их на вес считаешь?! Это же фрязинская работа, да киевская золотая зернь! Этим вещам цены нет!
— Есть цена, Ингар. Я дал двенадцать гривен. Не нравится, дам десять.
Ингварь Ингваревич с каменным лицом смотрел на ухмыляющегося монгола.
— Я заменю вещи сии.
— Э, нет! Это уже принадлежит великому Бату-хану. Кто я такой, чтобы раздавать его имущество?
Теперь Мункэ откровенно издевался.
— Хорошо, хан, — голос Ингваря Ингваревича звучал ровно. — Завтра ты получишь остатнее. Чего-нить ещё из серебряной утвари найду и в слитки перелью.
…
— Так ты не знаешь, где коназ Мастислаб, э? — Дэлгэр поднял голову пленного, взяв за кудлатую шевелюру. Охрим Бобёр, здоровенный мужик, был раздет догола и забит в китайские колодки — два бруса с выемками, из которых торчали ступни ног и кисти рук. На спине его виднелись полосы, явно оставленные ударами бича. Из бороды огненными углями светились злые глаза.
— Очень жаль. Потому что нам стало известно, что ты связан с коназом-волком. Ну что ж, ты сам выбрал свою судьбу!
Дэлгэр кивнул, и здоровенные нукеры втащили в избу молодую женщину, а за ней двух ребятишек — мальчика лет двенадцати и девочку лет восьми.
— Сейчас мои люди займутся ими. А ты будешь смотреть и вспоминать, где Мастислаб.
Два палача сорвали одежду с девочки, деловито распяли её на узких козлах, бывших ещё недавно приспособлением для распиловки дров. Здоровенный нукер ощупал девочку между ног, осклабившись, начал развязывать пояс.
— Нехристи! Поганые! Изверги! — женщина билась в руках здоровенных монголов.
— Заткните ей глотку! — приказал Дэлгэр. Один из нукеров коротко ударил женщину в солнечное сплетение, и она согнулась, не в силах вздохнуть. Палачи уже привязывали мальчика. Подручный палачей раздувал мехами походный кузнечный горн, второй раскладывал на столе железные клещи и другие зловещего вида инструменты.
— Ты всё ещё не помнишь, где коназ Мастислаб?
— Отпустите… Всё скажу, всё… — захрипел мужчина, до того мёртво молчавший. Дэлгэр усмехнулся. Всё оказалось не так трудно, как думалось.
— Где?
— В лесу… — забормотал Охрим невнятно, давясь и сглатывая… — отсюда вёрст восемьдесят…
— Как называется?
— Не помню названия… Показать могу…
Дэлгэр коротко кивнул, и палачи начали отвязывать свои жертвы. Девочка даже не могла плакать, дрожа, как осиновый лист…
— Мы поедем туда прямо сейчас, Охрим. Твоя жена и дети пока посидят у нас. Если ты не солгал, мы всех вас отпустим.
Охрим снова сглотнул, глядя на жену. Молодая женщина, плача, обнимала сына и дочь, кутая их в порванные одежды.
— Прости, Марья.
— Бог тебе судья, Охрим… Не выпустят они нас…
— Выпустим, — вмешался Дэлгэр, усмехаясь, — и денег дадим. Мне нужно, чтобы каждый урус усвоил — служить Повелителю Вселенной выгодно. А поддерживать тех, кто идёт против него, смертельно опасно. Уведите!
…
— …А у нас в Ононе рыба совсем мелкая, и едят её только самые бедные пастухи.
Тудан положил поверх здоровенного ломтя хлеба второй пласт осетрового балыка, отхлебнул из кубка пива, с удовольствием откусил и зажевал.
— Ну, у нас на Руси мелкую рыбу тоже едят голодранцы всякие, — князь Ярослав положил большую ложку чёрной икры поверх масла, — Но вот такую рыбку не всякий купец позволит себе, скажу не хвастая. Ты попробуй-ка вот с этим!
Ярослав надрезал серебряным ножичком греческий лимон, выдавил сок на икру, протянул монголу.
— На-ка вот, отведай!
Тудан, справившись с прежним блюдом, взял предложенное угощение, куснул:
— Ум-м… Это ещё лучше… Должен сказать тебе, коназ Еруслаб, урусы понимают в еде.
