Анна Антоновская - Пробуждение барса
Выслушав захлебывающегося от удовольствия Эрасти, Саакадзе вместе с Папуна, только вчера вернувшимся из Исфахана с ответом шаха Аббаса, отправился на воскресный базар. По обыкновению много подозрительных купцов шныряло по площади, предлагая разнообразный товар.
Саакадзе громко разговаривал с отцом Эрасти, строящим новую шерстопрядильню.
В Носте все уже привыкли, что Саакадзе не терпел медлительности в работе. «Отдыхать рано», — повторял без конца Георгий. И не успевали ностевцы закончить летние работы, как уже накатывались зимние, и по определенному Георгием плану шла порубка леса, распиливание бревен, тесание камней для построек все больше растущей около Носте деревни Паата, разработка дорог и починка мостов для удобного прохода караванов.
Отец Эрасти укорял молодого парня за плохую работу.
Георгий обернулся:
— Это я тебя недавно из месепе в глехи перевел, так-то ты оправдываешь мое доверие? Может, скучаешь, могу сделать одолжение, обратно в месепе перевести.
Парень побледнел и стал умолять господина позволить ему работой вернуть доверие.
Георгий уже давно не чуствовал, что в своем стремлении поднять благосостояние он часто прибегает к методу других азнауров. Правда, он глубоко был уверен, что его благосостояние подымает благосостояние крестьян. Только изредка он вспоминал предостережение Папуна: князь никогда не будет поступать, как глехи. Он все больше задумывался над недостачей пахотной земли, увеличивающимся притоком крестьян и с еще большей энергией развивал маслобойное производство. Круглый год безостановочно двигались тяжелые каменные жернова.
Лишь старики, по-прежнему собираясь по воскресеньям на любимом бревне, тесно усаживались, любовно поглаживая твердую кору, довольные целостью друга.
Опершись на палки, долго молчали, радуясь покою, обводили ослабевшими глазами знакомую картину: реку, где купались детьми, поле, которому отдали все силы, мост, сохранивший следы их былой удали.
Покачивая головой, тихо говорили: откуда Георгий узнал, что так лучше? Хорошо в Носте стал народ жить, хорошо, когда князь свой, но еще лучше, когда земля своя.
Георгий обошел с отцом Эрасти амбары, пощупал руками золотистую шерсть, одобрил желание отца Эрасти из остатков шерсти прясть особую нить и сказал о своем решении поставить его во главе всех шерстопрядилен Носте. Не преминул Георгий поспешить и с наградой, заявив, что ввиду увеличения семьи женитьбой Эрасти на Дареджан, сестре Киазо, дарит ему большой каменный дом.
Георгий прервал поток благодарностей и обещал завтра днем приехать снова на постройку. Узнав о недостаче гвоздей, тут же попросил Папуна съездить в Гори или Тбилиси. Кстати, пусть он поищет на майдане новые гребни для шерсти…
Вернувшись в замок, Саакадзе, тихо поговорив с встревоженной Русудан, скрылся в подземелье, где с двумя конями уже ждал Эрасти.
Из узкой пещеры в густом лесу появились, словно выросли, два всадника. У дерева их поджидал Папуна.
Конечно, допрос ничего не дал. Азис-паша возмутился: войны никакой нет, он выехал на прогулку и случайно очутился на грузинской земле, и если Саакадзе, которого он сразу узнал, не прикажет дерзким азнаурам проводить его, турецкого пашу, до границы, то, веротно, царь Луарсаб не поблагодарит Моурави за своеволие.
Саакадзе глубоко сожалел о недоразумении, вызванном, вероятно, странной одеждой веселого паши.
Но Моурави обязан охранять границу, иначе переодевание войдет в привычное удовольствие. Конечно, пашу проводят до границы…
Короткое совещание с «барсами» и быстрое решение: привязать захваченных к седлам, заткнуть рты, ночью ехать, днем прятаться в ущельях и лесах…
Саакадзе вскочил на коня и прежним путем вместе с Эрасти вернулся в замок.
Наутро Георгий озабоченно осматривал постройку новой маслобойни, а Папуна поспешил в Тбилиси закупать гвозди и, кстати, угостить метехских слуг вином по случаю его полного выздоровления.
Шадиман недоумевал. По его расчетам Азис-паша должен уже вернуться из Стамбула с точными условиями картлийско-турецкого союза. Отар и Сандро, поставленные во главе тайной цепи, тянувшейся до границы, через три часа после пленения паши донесли Шадиману о полном спокойствии леса и пограничной реки.
Вместо Азис-паши в октябре пришло известив о спешном возвращении Луарсаба в Тбилиси.
Шадиман почуствовал недоброе. Только неделя прошла со времени последней поездки правителя в Твалади, Луарсаб нехотя говорил о возможном возвращении в Тбилиси к рождеству. Кто-то повлиял на влюбленного царя. Нестан? Но она уже два месяца безвыездно живет в Твалади. Безвыездно? А поездки в Носте? Нет. Нестан не покорилась. Медную змею связывает с Саакадзе не дружба, а жажда власти. Она мечтает о первенстве, о влиянии на дела царства, предоставив «голубке» ложе царя. Эти рассуждения привели Шадимана к еще более сложным мыслям. Неужели Саакадзе догадывается о стамбульских переговорах? Если так, надо поспешить. Подарки и обещания прочного союза без труда склонят одурманенного Луарсаба к разрыву дорогостоящей дружбы с Ираном. Занятый сложным делом — высчитыванием, сколько солнц спряталось в глазах прекрасной Тэкле, царь не затруднит себя разбором тонкого доклада Шадимана и, как бабочка на огонь, попадет в западню трех князей.
Тбилиси устроил царской чете радостную встречу. При перезвоне церквей и ликовании майдана переступила Тэкле порог Метехского замка, так трагично покинутого ею впоследствии…
— Как?! — изумился Луарсаб. — Через всю Картли в Твалади скачет шахский посол, а мудрый правитель в полном неведении? Значит, поспешное возвращение царя ввиду скорого приезда Эмир-Гюне-хана и Ага-хана тоже тайна для первого вельможи Картли?!
Шадиман словно прирос к скамье: шах Аббас осведомлен о стамбульском деле. Поэтому тайком от правителя Картли послал посла в Твалади… Чья это услуга? Он это узнает, хотя бы пришлось перерезать полцарства. А пока доставим некоторые удовольствия царице…
Если князья, довольные всевозможными льготами и милостями, полученными через Шадимана, забыли на время оскорбление, нанесенное царем женитьбой на плебейке, то теперь, видя ликование Тбилиси, восхищенного красотой Тэкле, слыша хвалебные песни, распеваемые по улицам о прекрасной и доброй царице, посланной самим богом на радость царю и Картли, князья не замедлили вспомнить старые обиды.
Едва заметное презрение Мариам, легкий смех Шадимана, и двор надменно, преувеличенно вежливо отнесся к плебейке… Но такие тонкости разбивалась о полное равнодушие Тэкле, выросшей вне всяких интриг. Она даже не догадывалась о скрытой под маской вежливости ненависти и, занятая любовью к царю, видела и слышала только Луарсаба, не вмешиваясь в суетливую жизнь придворных. Тэкле целые дни проводила в своих покоях за чанги, если не было Луарсаба, и в его объятиях, когда он был с нею.
