Василий Ян - Том 3
— Следуйте за мной, — сказал начальник. — Я, великий визирь владыки этих гор, клянусь, что ничто не грозит безопасности вашей и всех вьюков, которые следуют с вами.
— Аджаб, аджаб! (Удивительно!) — воскликнули ассассины.
Весь маленький караван пошел к железным воротам, которые со скрипом и скрежетом отворились. Близ крайних небольших домиков, предназначенных для почетных гостей, все вьюки были сняты, перенесены внутрь одного из них: там оказалась узкая длинная приемная, пол которой был покрыт коврами вдоль стен. Посреди одной стены находилось углубление, выложенное камнем, — обычный у горцев очаг, где сейчас же были зажжены пучки сухого вереска. Проводник-курд был уведен ассассинами куда-то для допроса, а погонщик верблюдов, почти черный араб, остался возле животных, опустил их на колени и стал жалобно вопить, требуя корма для них и себя.
Повелитель тайных убийцПочтительный слуга в овчинной остроконечной шапке, в черном чекмене, перетянутом матерчатым кушаком, и в широчайших, как пузыри, синих шароварах безмолвно вырос перед Абдэр-Рахманом. В левой руке он бережно держал тремя пальцами красный плод граната, в правой — плеть с гирькой на конце. Многозначительно поднимая и опуская брови, он доложил как что-то очень важное, что «защитник правой веры и бесчисленных карматов» готов допустить пред свои очи блистательного посла халифа багдадского, — да будет над ним величие и мир!
Слуга объяснил, что гранат дарится послу как знак благоволения великого Даыя Ала-ад-Дина к приехавшему гостю, а плеть означает, что если гость не выполнит предлагаемого, то у владыки Аламута имеются все возможности заставить гостя покориться.
Абдэр-Рахман ответил коротко:
— Пеки! (Ладно!)
И оба путника направились на прием к владыке ассассинов.
В приемную залу с нарисованными на стенах павлинами торжественно вошли двое слуг, неся на вытянутых руках подносы, покрытые расшитыми тканями. На одном стояла большая серебряная чаша, окруженная девятью маленькими серебряными стаканчиками. На другом лежал кривой кинжал дамасской узорчатой стали с резной рукоятью из дымчатого мекского камня.
За слугами торжественно выступал в парчовом халате точно окаменевший Дуда, в огромном белом тюрбане, подпоясанный серебряным поясом, на котором висели кожаный продолговатый калямчи (футляр для камышинок) и бронзовая чернильница. В руках он нес, прижимая к груди, наполовину завернутую в шелковый цветной платок священную книгу, продиктованную Аллахом посланцу своему Мухаммеду. Весь Коран, в кожаном переплете с серебряным тиснением, был размером не больше ладони и написан искуснейшим багдадским каллиграфом. Последним шел Абдэр-Рахман, легкой походкой джигита-охотника.
— Берикеля! (Молодец!) — раздался чей-то тихий возглас восхищения.
Низкий широкий трон на точеных ножках, обитый пестрым бархатом. На высокой спинке трона вышитое золотыми нитками изображение летящего орла. На троне, подобрав под себя ноги в шерстяных полосатых носках, страшный, лохматый старик в черной овчинной остроконечной шапке, надвинутой на брови. Седые растрепанные космы свесились на лицо. На щеках, покрытых красными пятнами, седые клочья бороды. Правая рука лежала на подлокотнике кресла, и пальцы, унизанные алмазными перстнями, быстро шевелились. Абдэр-Рахман понимал, что глава ассассинов ждет. «Поцелует ли гость правую руку?» Но упрямая гордость вольного кочевника ему подсказывала: «Ты не поцелуешь этой, залитой кровью, орлиной лапы!»
Приблизившись, Абдэр-Рахман остановился. Слуги с подарками встали сбоку. Дуда, подойдя к трону, опустился на колени и поцеловал ковер. Старик вдруг выпрямился, встал и взял из рук Дуды священную книгу. Громко произнеся обычную молитву, он передал Коран одному из приближенных, с огромным тюрбаном на голове (знак учености). Затем он перебрал другие подарки и спросил:
— Для чего этот нож? И что означает изображение двух соединенных рук на серебряной чаше?
Абдэр-Рахман склонился и сказал:
— Эти две соединенные руки означают, что халиф багдадский Мустансир желает иметь с тобой долгую и прочную дружбу, которая будет поддерживаться и в мире, и на войне силою оружия.
— Прекрасно, прекрасно! — сказал старик и снова взобрался на трон. — Садитесь, почтенные гости. Эй, мальчики, принесите подушки!
Слуги разложили перед троном подушки. Абдэр-Рахман и Дуда уселись на них.
Старик начал расспрашивать о здоровье халифа, о его возрасте, сколько он имеет коней и любит ли их. Спросил, как зовут почтенных гостей и куда они держат путь.
Услышав, что Абдэр-Рахман едет в недавно созданную боевую стоянку грозного татарского хана, старик фыркнул и стал почесывать пятерней свои ноги.
— Как вы решились отправиться в берлогу хищного, свирепого тигра? Какая нужда могла толкнуть вас на такую опасность?
— Я обещал халифу, моему высокому покровителю, что буду сопровождать страшного, до сих пор непобедимого Бату-хана в его походе на Вечерние страны. Я обещал также халифу, что буду посылать ему с особыми гонцами донесения обо всех битвах, победах или завоеваниях городов, которые предстоят татарскому войску и о которых знает пока только Аллах всеведущий.
— Говори, говори все, что ты знаешь и слышал о татарском хане. Для нас, защитников истинной веры, провозглашенной пророком Мухаммедом, — да будет над ним величие! — очень важен этот поход нечестивых язычников монголов, потому что они идут также на еще более нечестивых наших долголетних врагов — крестоносцев. Эти шакалы давно пытаются ворваться в наши земли и перекусить горло всем мусульманам.
— Пока я знаю только, что Аллах — слава ему и величие! — разгневался на своих верных сынов и послал на них страшную казнь в виде безжалостного повелителя татар, который не дает никому пощады и оставляет на своем пути угли, политые кровью и слезами.
— Нужно его перехитрить, — прошипел старик. — Нужно его убедить, что для его же славы и величия он должен объявить себя правоверным. Тогда все народы, исповедующие учение пророка Мухаммеда, — молитва над ним и привет! — объединятся с монголами, над всеми протянется монгольская рука, и тогда мы провозгласим Бату-хана имамом…
— И махди [133]! — добавил Дуда, скромно опустив глаза.
— Если Бату-хан действительно искренне примет веру, оставленную праведным Алием [134], то, может быть, в его лице мы увидим победоносного Махдия… — Тут «Старец горы» осекся, приподнял пальцем кверху свою правую «бровь сомнения» и строго уставился на Дуду. — А ты кто такой, что так смело произносишь это священное для всех правильно верующих имя?
